Седьмая беда атамана

Братья прилетели сюда на конях, и когда Соловьев, наскоро попрощавшись с Муртахом, вскочил на своего Гнедка, они вызвались проводить гостей за околицу. Молча приглядываясь к каждому столбу, дереву, дому, шагом, чтобы не взбудоражить село, проехали они мимо усадьбы Иваницкого. Им никто не встретился, если не считать приблудного пса, который плелся за ними следом, пока всадники не оказались за селом, у Чертовой ямы.

Там, где Черный Июс на лихом повороте взрезал песчаный берег, в круговерти глубокого омута кто-то из чебаковцев увидел однажды водяного, тот был в синей змеиной коже, с огромной, как у медведя, алой пастью, а глаза у него были мутные и навыкат. С той поры и получила эта яма свое страшное имя, и место это оказалось действительно проклятым: не было лета, чтоб кто-нибудь не потонул здесь.

А шагах в пятидесяти от той ямы на пригорке кучерявилась сучковатая, с пестрым стволом березка, с нее чебаковцы почти ежегодно снимали повесившихся. В лютые непогоды люди не раз явственно слышали за селом их жалобные, невнятные голоса, из которых можно было понять, что душам несчастных несладко приходится на том свете.

Никита сделал на коне вольт у самого края обрыва и сказал, прощаясь:

— Не будешь один, Соловьев. Случится беда — позовешь.

— Уеду отсюда, — твердо проговорил Иван. — На край земли. К монголам.

— Как знаешь.

Расставаясь, они не подали руки друг другу, да в этом и не было необходимости. Иван считал, что им больше не суждено когда-нибудь встретиться, и не понравился ему Никита: злой, хитрый, такой друг хуже врага. Аркадий же был еще совсем молод, не имел своего характера, старался во всем походить на брата, особенно в его показной удали.

Кулаковы завернули коней в село, а Соловьев и Мирген поехали вдоль реки на восток, к каменистым грядам, над которыми уже занимался рассвет. На развилке дорог Мирген сказал, что он решил ехать домой, там его давно ждут, и так будет хозяин скверно ругаться.

— Вали!

— Ляжки сбил до крови. Оказывается, жену хочу.

— Вали, а Гнедка не дам. Гнедко мне нужен, — трогая коня, сухо сказал Иван.

— Зачем говоришь? Ой, какой парень!

— Тогда поедем. Не обижу, — предложил Иван.

— У, Келески! — Мирген ширнул коня пятками, чтобы догнать Соловьева.

2

В Петров день в улус Ключик понаехало много гостей, жаждущих развлечений. Столпившиеся в степи улусные домики с плоскими крышами и юрты не в состоянии были вместить родственников, знакомых и просто гуляк, пожаловавших на ежегодный праздник. Поэтому-то люди устраивались кто как мог. Сразу же за улусом, на суходольном лугу, выстроились в ряд коновязи из жердей, возле них в беспорядке стояли ходки и телеги, кони под седлами, тут же озабоченно копошился всякий народ.

Богатые гости приехали со своей аракой в объемистых сосновых лагунах, с винторогими жирными баранами, которых тут же забивали и ловко разделывали у костров, на виду у всех. Кое-кто не дождался праздника, хорошо выпил еще где-то по пути и теперь шараборился, бестолково искал родню, переходя от компании к компании, а то и просто задирался и плакал. Иные, разомлев на пылающем солнце, заснули где свалились, их никто не тревожил и не осуждал.

А посреди луга наездники в праздничных рубахах разминали поджарых скакунов. Кони пугливо шарахались от льнувшей к ним пыли, слышались сердитые окрики, шутки, лихой посвист, широко разливался по округе задорный смех.

Иван и Мирген тоже приехали в Ключик. Они поставили коней в отдалении, в редком березняке, что островком рос на краю луга, переходящего здесь в размытый полой водой овраг, и сразу же затерялся в клокочущей толпе. Дел у Ивана в улусе в общем-то не было, просто соскучился по людям.

Прежде чем поселиться в тайге, они побывали на Теплой речке, где Иван рассчитывал повидать жену. Настя, наверное, уже знает о его побеге и со дня на день поджидает мужа. А еще хотел он взять дома винтовку, которую в свое время принес со службы. Винтовка и патроны были спрятаны за двойной стенкой в кладовке, даже при самом умелом обыске их вряд ли сумели бы обнаружить.

Охота с наганом, принесенным ему Симой, у него не ладилась. Иван встретил было матерого медведя, но лишь обмер со страху, а выстрелить не посмел: если зверя не убьешь наповал, раненый, он с тобою такое сотворит, что век будешь помнить, если, конечно, останешься живым. Винтовка была нужна и для стрельбы по пугливым маралам, не подпускавшим охотников на револьверный выстрел.

Боясь засады у дома, Иван послал Миргена в разведку. Тот под видом пастуха, потерявшего скот, долго бродил у горы Мраморной, продирался через колючий шиповник по берегу реки Саралы и у столпившихся у воды лиственниц не увидел никакого жилья, а наткнулся на пепелище.

Чтобы выяснить, что же здесь, собственно, произошло, Иван скрытно проехал вверх по реке до зимовья Егора Родионова, своего закадычного дружка. Ворота ему открыла перепуганная Егорова жена, замахала руками, зачастила:

— Уезжай поскорей! Милиция Егора выслеживает. Сказал, мол, домой не приду, не жди.

— Куда подевались мои?

— Кто знает! Тятька твой сам избу поджег. Его уж сажали из-за тебя.