Седьмая беда атамана

Они переглянулись и сразу поняли друг друга: оба были рады этой встрече. В молодости людей всегда тянет к общению, а особенно к общению с теми, в ком рассчитывают увидеть что-то необыкновенное. Дмитрий же успел заинтриговать Татьяну своей разоружающей непосредственностью и в то же время обстоятельной для его возраста серьезностью. Он был таким, может, оттого, что рано познал нужду, рано стал ходить в обнимку со смертью.

По переулку, сквозь буйно разросшуюся на назьмах крапиву, они прошли в улицу и остановились на самом углу пословинской усадьбы, в тени высокого забора. Татьяна вдруг улыбнулась каким-то своим мыслям и ловко перебросила охапку травы во двор, затем, отряхнув руки, сказала:

— Наши еще не спят.

Дмитрий сквозь щель в заборе приметил тоненький, в ниточку, лучик света, перерезавший двор.

Таня стояла вполоборота к Дмитрию, он со щеки видел ее строго очерченный маленький нос и чуть вздернутую верхнюю губу. Большие глаза ее влажно мерцали. Дмитрий грустно подумал, что вот сейчас ему придется расстаться с нею и кто знает, когда он опять увидит ее.

Но Татьяна не спешила уходить. Ее занимал молодой комбат, она обостренным женским чутьем понимала, что нравится ему, а это всегда в общем-то приятно — нравиться людям. Пусть она знала наперед, что из этих коротких встреч ничего не получится. Она не любила его, как не любила и Ивана Соловьева.

Однако ей нравилось вот так стоять с ним и рассуждать обо всем, что только может прийти в голову. Например, спросить Дмитрия, что он думает о просветительской работе в деревне. Наверное, он слышал, что Татьяна учит людей грамоте — не одних детей, но и взрослых, даже стариков. А станичный драматический кружок? Репетиции давно идут полным ходом, жаль только, что нет подходящих пьес. И надо бы попросить его, чтобы привлек к постановкам способных красноармейцев.

— Сколько вы прогостите у нас? — негромко спросила она.

Этого он не знал. Уехать из Озерной он может и через год, а может и завтра — командованию виднее, где и сколько ему быть. Ходят слухи о переброске частей из Сибири за Урал, называют Крым, где скопились недобитые белогвардейцы, и в то же время в штабе полка он слышал о возможном расформировании дивизии.

— Уволят из армии — домой поеду.

— Оставайтесь у нас, — повела она тонкой бровью.

— Я фабричный.

— Помогли бы сочинить пьесу. Надо, чтоб была небольшая и побольше шума. Люди любят стрельбу.

В последних ее словах, сказанных на протяжном вздохе, почудилась ему горечь. И он ответил ей:

— Без стрельбы нельзя.

В эту секунду они оба подумали о Соловьеве. Но подумали по-разному.

— Как же насчет пьесы?

— Чем помогу? — он пожал плечами.

— Стрельбой, — она кокетливо надула губы. — И советом.

— Ну если так… — Дмитрий обрадовался, что в этом случае он будет чаще видеться с нею.

Несколько минут, когда казалось, что все уже сказано, они стояли молча, затем Татьяна тихо, почти шепотом спросила:

— Вы партийный?

— Да, — встрепенувшись, ответил он.

— Я так и подумала. Вы верите во всеобщее братство.

— В пролетарское, — поправил Дмитрий ее.

— Весною у нас в станице проездом был учитель из Чебаков, наполовину инородец. Интернационалист до мозга костей. Вот это убежденность! — восторженно проговорила она. — Как видите, учителя бывают разные.

— А вы чем хуже? — искренне удивился Дмитрий.

— Я кулацкая дочь.

— Да вы же сами по себе! — воскликнул он.

— Все это очень сложно, — вздохнула она. — А до Итыгина я вряд ли дорасту.

— До кого? — не понял он.

— Фамилия у учителя такая. А еще он призывал убеждать людей. Надо, чтоб они сами поняли, с кем идти и куда, — она выдержала паузу и вдруг спросила: — А вы любите танцевать?

Дмитрий не услышал последней ее фразы. Он думал, что, пожалуй, это сейчас самое главное: объяснять народу сущность его власти. Татьяна права.

— Да не я это, а он… Это его слова… — смутилась она и снова спросила: — Вы любите танцы?

— Смотря какие, — он растерянно уставился на нее. Дмитрий всегда почему-то путал танцы с плясками.

Она же снисходительно улыбнулась своей детской наивности. И тут же ответила себе с холодными нотками в голосе:

— Глупая я. Вы ведь красный командир, и вам это категорически воспрещается. Вам разрешаются лишь городки. Разве не так?

— Не так, — жестко ответил он. Ему не нравилась ее ирония. Что до городков, то он издавна любил эту игру. Одною битой выносил из квадрата целую фигуру. Едва прибыли в Озерную, Дмитрий заставил красноармейцев выпиливать городки, а потом первый опробовал их.

— Танцы — буржуазные пережитки, — продолжала она свое. — Вы согласны?

— Разве? — ответил он вопросом на вопрос.

— О них осуждающе пишут в газетах.

Дмитрий вспомнил, что недавно он читал такую статью. В ней давали отпор разлагающему влиянию танцев на революционную молодежь. Тогда он не придал статье серьезного значения, потому что сам не танцевал и вообще не ходил на танцы.

— Так что же такое вальс и мазурка? Буржуазные выдумки? Разве нельзя с ними построить справедливый мир? — допытывалась она. — Как это понимать?

— Это я у вас должен спросить, — перехватил он нить разговора. — Это по вашей части.