Седьмая беда атамана

— В гимназии, в Ачинске, мы танцевали. Каждую субботу. И ничего с нами не сталось, — вразумляющим тоном сказала Татьяна.

В это время у Пословиных отрывисто бухнула дверь. На крыльцо, покряхтывая, вышел Автамон в исподнем.

— Ты? — буркнул себе под нос.

— Я, — отозвалась Татьяна, подавая Дмитрию руку на прощанье.

— С кем? — бросил Автамон и закашлял.

— С человеком, — усмешливо сказала она.

— Значится, с ним. Он у нас один человек. Да уж и ладно.

Дмитрий промолчал, ссора с Автамоном, да еще при Татьяне, была ни к чему. Он только крепче сжал узкую руку девушки, давая понять, что в общем-то не сердится на взбалмошного старика.

— Давайте-ка напишем пьесу. Про белых и красных! — на этот раз она заговорила с неподдельным увлечением. — Приходите в школу завтра, вечерком, а?

— Постараюсь.

— Непременно приходите!

Дмитрий подождал у калитки, пока Татьяна быстрым шагом прошла по двору, он слышал, как она вполголоса что-то сказала отцу и уже на крыльце возвысила голос:

— В городе все танцуют. В том числе и красные командиры.

Она задирала Дмитрия. И ее дерзость не раздражала его, сейчас она казалась ему даже милой. Может быть, впервые в жизни он испытывал от общения с девушкой щемящее, необычайно нежное чувство. И Дмитрий мысленно поблагодарил свою судьбу за то, что она бросила его сюда, в Озерную.

2

С Петрова дня в повитой серебристыми тальниками и шумливыми тополями пойме Белого Июса, ежегодно заливаемой в половодье, красноармейцы косили сочные, уже загустевшие травы. Сельсовет отвел отряду лучший покос в непосредственной близости к станице, потеснив зажиточных, влиятельных казаков. Обиженные поначалу встали на дыбы, да Гаврила все-таки сумел умиротворить их, дав взамен суходольные участки, где в этом году было что взять.

На лугах там и сям тонко, как шмели, звенели косы, над парными спинами бойцов и коней назойливо вились пауты и вездесущее комарье, от которого не было спасенья ни ночью, ни днем. Млея от жары, Дмитрий сам косил траву, радуясь усталости. С непривычки он набил на ладонях кровавые мозоли, они нестерпимо жгли, но Дмитрий продолжал ряд за рядом врезаться литовкой в высокую, словно камыш, траву, зная, что за ним со стороны наблюдают наторевшие в этом деле ребята.

— Брось, комбат, — улыбался ординарец Костя, стараясь в короткую минуту передышки взять у него из рук литовку.

Но настойчивые усилия Кости не достигали цели, они только сильнее распаляли Дмитрия: он плевал себе на жгучие мозоли и с размаху запускал косу в плотную, но податливую стену цветущего разнотравья. А вечером от гнетущей тяжести в каждом мускуле, в каждой клетке он еле взбирался в седло.

В тот день Дмитрий вернулся с лугов далеко за полночь. Пока расседлал Карьку да проверил караул у Кипринской горы, по небу уже пошел предзаревой свет, сперва он потек от небосклона робкими ручейками, затем вдруг осмелел и хлынул во всю мочь. Хотелось поскорее завалиться спать, потому что новый день сулил новые заботы.

Однако едва Дмитрий прилег, раздался нетерпеливый стук в окно. И тут же в дверь просунулась гривастая голова Гаврилы. Председатель был в своем обычном наряде — в рубашке распояской и суконных брюках со следами споротых лампасов, — видно, тоже еще не спал. Он не поздоровался с Дмитрием, хотя они и не виделись в тот день, а сразу же выпалил:

— Дело, понимаешь…

— Говори.

— Кровью пахнет, товарищ комбат. Ваньку Соловьева видели в Ключике!

— Далеко это?

Гаврила хмыкнул. Было бы далеко, разве стал бы он будить Горохова? Ключик — рядом, только вон те, первые, горы перемахнуть за Белым Июсом, тут и есть. А раз появился Иван поблизости, надо быть настороже, потому как легок на бегу да на скаку, а рука-то у него дай бог и глаз зорок да колюч, как у коршуна.

Гаврила сразу понял, что Ивана нужно искать именно тут, другой бы сиганул за тыщу верст, на самый край света, а Иван дурной, он ни за что не оставит родных мест.

— Почему? — машинально спросил Дмитрий.

— А тут его приютят.

— Беглого-то?

— Ну и что! Для них он — Ванька, понимаешь? Да и говорят, Дышлаков засадил его в тюрьму по явной злобе.

— Партизан?

— Кто же еще. Вспыльчивый мужик и дюже гордый. Не терпит слова поперек.

Дмитрий должен был взять под свое начало партизанскую дружину волостного села Дума, которой командовал Дышлаков. Дмитрий уже посылал гонцов к Дышлакову, слал ему официальные письма, но тот и сам не явился, и пока что не ответил. Своеволен, ничего не скажешь, известный партизанский командир.

Но как бы то ни было, а Соловьева надо ловить, пока он не снюхался с другими такими же беглыми и со всяким отпетым кулачьем, тогда уж много будет беды от него, раз он казак решительный и ничего не прощающий. Эх, если бы кто подтолкнул Соловьева на явку с повинной! Не богатей же он.

— За Ванькой надо идти по горячему следу. Потому я к тебе и явился ни свет ни заря, понимаешь! — как бы извиняясь, сказал Гаврила.

— Кто видел Соловьева?

— Видели. На празднике инородческом. Хочешь, соседа приведу. Был сосед в Ключике проездом и слышал про то от кызылов.