Седьмая беда атамана

У Ивана нет и уже никогда, поди, не будет сына. А вот Настя есть, она не покинет его. Беда их однажды свела: Настиного мужа венчанного убили на первом же году войны с германцем. Ждать в дом ей было некого, а тут ненароком подвернулся Иван и тоже с горечью в растравленной душе: без ума полюбил учительшу Татьяну Пословину, да не пошла за него красавица Татьяна. Может, рылом не вышел, а может, грамотного себе, как сама, в мужья захотела — кто ее знает, не объясняла она Ивану ничего, оттолкнула его — и все тут.

А Настя, сильная, гордая сердцем Настя, приголубила его и доверчиво, покорно пошла за ним. И жадно припал он к ней, как в знойный день припадают к горному ручью, и нежно ласкал он ее, и колотил нещадно, и тосковал по ней постоянно.

Сейчас ему до боли было жаль Настю: где-то мыкает неизбывное горе одна. Найти ее нужно поскорее, чтобы взять с собой в тайгу, и родителей найти, все равно теперь не даст им покоя вездесущая милиция, раз Иван оказался в бегах. Тошно было Ивану от этих мучительных дум и напрасно стремился он отойти от них — они снова и снова целиком овладевали им.

Во второй половине дня, в самом ее начале, Иван, накоротке попроведав пасущихся коней, возвращался из колка. Когда, пройдя через кочкарник, он поднялся на бугор и, разгоряченный ходьбой, приостановился, до него донеслось из лога еле различимое позвякивание удил. Неподалеку кто-то ехал, может быть, даже сюда, на чабанский стан. Встреча с посторонними людьми не входила в расчеты Соловьева, поэтому он решил поднять спавшего в юрте Миргена, чтобы им где-нибудь спрятаться от чужих глаз.

Но тут же сквозь жидкие березки он увидел двух конных. Это были красноармейцы, на притомленных лошадях они трусцою ехали по дальней верхней дороге, то пропадая в логах, то скрываясь за группками рассеянных вдоль дороги тополей и осин. В полуверсте от улуса конные вдруг укоротили шаг и остановились, как бы решая, что им делать дальше, выразительно помахали руками друг перед другом и только затем уверенно послали коней дальше, к улусу.

Непосредственной опасности для Соловьева и его спутника пока что не было. Но близость красного отряда и внезапное появление этих двух бойцов почти под самым носом не могли не насторожить Ивана. Видно, уже пронюхали его преследователи, что он был на ежегодном празднике в Ключике — кто-то успел донести, и теперь за ним начнется неотступная погоня.

Иван устало опустился на траву, успевшую пожелтеть и свернуться от зноя, и так он сидел до той поры, пока красноармейцы не покинули улус, а затем вышел к чабанской юрте, возле которой Муклай сноровисто свежевал подвешенного на треноге барана. Муклай, как оказалось, тоже приметил конных и понимающе произнес, кивнув на ключиковскую дорогу:

— Чует муха, где рана, тах-тах.

Все правильно, Ивану нужно было поскорее уходить. Оружия он здесь не достанет, а в лапы к врагам наверняка попадет. Но, вспомнив прерванный разговор с Муклаем, Иван все-таки спросил чабана:

— Какой комендант винтовки раздавал? Кому раздавал?

— Всем.

— Когда было, Муклай?

— Недавно, парень. Однако, один месяц — два месяца… С полгода прошло. Комендант приезжал на паре коней, в большой зеленой телеге.

— На фургоне?

— Так, так, однако.

Иван вдруг понял, о чем говорит чабан. Живя на Теплой речке, Иван слышал, как шла к Минусинску Златоустовская дивизия. На всем протяжении от Сибирской железнодорожной магистрали она создавала в селах партячейки, наспех сколачивала дружины из партизан на тот случай, если появятся здесь белогвардейские банды. Дружинникам и партийцам спешено выдавали винтовки и даже гранаты. Через Теплую речку златоустовцы не шли, и Иван даже не поверил тогда, что по селам раздали столько оружия, а поди ж ты — все оказалось сущей правдой.

— В Ключике винтовки есть, в деревне Копьевой, тах-тах.

А на утро следующего дня Муклай и впрямь удивил гостей. Из-за черной от копоти решетки юрты он достал новенькую трехлинейку в густой, липкой смазке. Иван взял ее осторожно, чтобы не запачкаться, и привычно клацнул затвором — патрон ходко подался вперед и скользнул в патронник.

— Ух ты! — сверкнув глазами, воскликнул Соловьев. — Энто я понимаю!

Мирген от изумления крякнул. Затем он с гордостью поглядел на своего давнего друга Муклая, теряясь, что сказать в благодарность за такой необыкновенный подарок. Теперь можно смело ехать в тайгу, можно стрелять медведя и марала с любого расстояния и в любое время года. Теперь к ним никто не посмеет подойти, если сами они того не пожелают. А в Озерной Миргену делать совсем нечего, жена хоть и соскучилась, а подождет, ну а если не подождет — Мирген женится на другой, возьмет себе в седло молодую и сладкую.

— Эх, Келески, Келески!

Глава шестая

1

Автамон качнулся, словно пробуя, крепко ли стоит на ногах, скосил глаза на бестолково столпившихся людей и провел сухой рукою по седым волосам:

— Чо ж эвто, товарищи-граждане…