Седьмая беда атамана

О Миргене Тайдонове, невольном дружке по несчастью, Иван не думал, да и что думать о нем: Мирген — вольная птица, что твой сокол — ему открыты все мыслимые и немыслимые дороги, никто его пальцем не тронет. Правда, втайне Иван надеялся, что Мирген не покинет его, вдвоем им будет повеселее. Время от времени хитрый и увертливый хакас станет выезжать на разведку и сообщать Ивану о замеченных им всяческих переменах в селах и улусах, а что такие перемены должны быть, Иван не сомневался.

Хотел Соловьев еще пожить да подкормиться на тихом чабанском стане, но в один из дней по выбитому овцами полынному логу, не прячась, напрямки, устало, словно нехотя, пропылила конная группа в пять человек. Люди были в обыкновенной милицейской форме, выгоревшей на груди и на спине, лишь главный у них, большелицый, суровый, был в новом английском френче, крест-наскрест перетянутом офицерскими ремнями, да в алых галифе.

Муклай в ту пору возвращался с дальнего пастбища, он едва показался из молодой осиновой рощицы, растянувшейся лентой по дну распадка, как его приметили, и главный подозвал его к себе. Запуганный такими же нежданными встречами в гражданскую, чабан хотел было бежать назад в рощу, но передумал и подошел к конным.

Главный подозрительно оглядел Муклая с головы до ног, сипло прокашлялся и сказал:

— Знаетя, тут недавно был рыжий русский мужик. Ежлив скроетя, пеняйтя на себя!

Муклай сообразил, что честное признание сейчас только повредит, к тому же по степному обычаю не выдают гостей их врагам, и он, Муклай, чем хуже других? И он попятился и замахал руками, словно отгоняя от себя ненасытное комарье:

— Зачем русский? Никого я не видел, тах-тах.

— Смотритя! — пригрозил главный, все еще приглядываясь к чабану. — Не было бы какова худа!

— Тах-тах, однако.

Разумеется, Муклай боялся, что конные не поверят ему и завернут к его юрте, которая была у них на виду. Но, может быть, именно потому, что она находилась на совершенно открытом месте, они не стали устраивать в ней обыск, решив, что только дураку придет в голову прятаться здесь.

Конные перекурили и неспешно продолжили свой путь к Ключику. Муклай проводил их долгим взглядом, пока они не выехали на дорогу и не скрылись за скалистым выступом горы. Ему надо было удостовериться, что они не заподозрили его в обмане и не замышляют против него никакой хитрости, затем Муклай облегченно вздохнул и заторопился к своим гостям.

Иван неотрывно наблюдал из юрты за проехавшей милицейской группой, он сразу узнал Дышлакова. Был соблазн пальнуть по партизану из винтовки, опробовать ее в деле, а потом уж дать тягу, и он даже потянулся к трехлинейке, но вовремя одумался. Этот его поступок мог еще больше ожесточить власти, и тогда Ивану, что и говорить, неизбежный конец.

Если бы милиция вдруг завернула к юрте, Иван под ее прикрытием, пожалуй, сумел бы незаметно пробраться в ближнюю рощицу, где Мирген и кони, а потом — поминай как звали, ищи ветра в поле! Однако Дышлаков ошибочно посчитал, что Иван теперь далеко отсюда, может, за сотню верст.

И все же, несмотря ни на что, гостям пришлось покинуть Муклая. Мирген сделал это с явной неохотой. Тревожным блужданиям по тайге он предпочитал сытую жизнь на чужих хлебах, лучше, конечно, с крепкой аракой, но можно даже и без нее. Муклай успел привыкнуть к Соловьеву и не хотел с ним расставаться, по крайней мере до тех пор, пока все обстояло благополучно. Иван всегда знал, что делать, и поговорить с людьми мог, и чуял опасность, а именно это всегда высоко ценил в людях бесшабашный Мирген.

Немного погодя они крупным шагом ехали меж курганов по заросшему ковылем распадку. Иван, погруженный в свои невеселые думы, не слышал, как рядом, почесывая затылок, кряхтел Мирген. Всем своим смурным видом он выказывал досаду от этой поездки, которая ничего, кроме лишних хлопот, им не обещала.

— К дружкам хочу, оказывается, — то и дело повторял он.

Затем дорога пошла по лысым холмам. Мирген задремал от долгого мерного покачивания на коне, и ему снились богатые байские поминки, и он улыбался во сне, сладко почмокивая губами, потому что прислуживавшие за столом бабы по очереди подносили Миргену полный чашки араки, и весь народ завидовал ему. Проснулся Мирген внезапно, когда его конь вдруг замер, пробуя воду в светлом роднике. Обложенная обомшелыми бревнами, из-под камня фонтанчиком била вода. Много лет назад чебаковский поп Евстафий нашел, что она святая, и от того далекого времени до самой революции толпами собирались здесь богомольцы, особенно по престольным праздникам. В гражданскую же войну люди позабыли про бога, попов частью осрамили и разогнали, а частью постреляли, как известных эксплуататоров и обманщиков, и с той поры стали в святом роднике поить всякий скот, отчего хозяевам вышла немалая польза, так как прежде водопой был за десяток верст от этих богатых травостоем пастбищ.