Седьмая центурия. Часть первая (СИ)

- Зовут меня Анна Фёдоровна Толстая. Можно просто Анна.

Автобус тронулся.

- Графиня Толстая! - шепнула мужу на ухо тётка, сидевшая впереди Гриши с Тасей. - Правнучка Льва Николаича!

"Графинюшка Аннушка", - назвал про себя приятную экскурсоводшу Гриша.

- Её из министерства культуры "ушли" по собственному желанию... - сообщила мужу тётка в дополнение.

- За что?! - поинтересовался тёткин муж.

- Потом! - оборвала тётка.

Анна Фёдоровна продолжала:

- О бегстве великого мыслителя из родного дома весь мир узнал сразу. И вскоре же стало известно, что 82-летний старик, больной воспалением лёгких, успел добежать до станции Астапово - Рязанской, тогда, губернии. Там, в доме Озолина, начальника станции, в течение недели жизнь Толстого угасла. Куда он собирался бежать - на Кавказ или в Болгарию - уже неважно. Главным стал вопрос: отчего, а точнее - от кого Толстой бежал из Ясной Поляны?

Гриша внутренне усмехнулся, что в эту минуту ему гораздо интереснее Анна Фёдоровна Толстая, чем её великий прадед. Он смотрел на неё с волнением: "Эта милая дама - одна из сотни ныне живущих прямых потомков Толстого!" И подумал про себя, что он - духовный сын Толстого, один из миллионов... и они с Анной Фёдоровной, поэтому, чудесным образом - родня!

Он вспомнил, как отец учил его, что одна из основ благородства - уважение статуса замужней дамы. Он внимательно рассмотрел пальцы её рук и заметил, что обручального кольца в положенном месте нет, а перстенёк с бирюзой говорит лишь о том, что его хозяйка любит бирюзу, которая подходит ей под цвет глаз.

- Тебе, что, нравятся такие грудастые? - скривила губы Тася.

Тотчас взгляд Гриши невольно совершил автоматический нырок в область бюста графини. И тут же подскочил в область нимба над её светлой головой.

- В сорок пять баба ягодка опять?! - язвительно процедила ему в ухо Тася.

"ПОТРЯСАЮЩЕ! - воскликнул Гришин внутренний голос. - КАК?! Каким-таким образом уловила она мой интерес?! Я у Таси под микроскопом?! Точнее - под колпаком!"

Гриша напомнил ей шёпотом:

- Однажды и тебе стукнет сорок пять.

- А через четверть века, не хочеш-ш-шь?! - прошипела она.

- Уважаемые дамы и господа! - объявила через динамики старшая бортпроводница. - В полёте вам будет предложен горячий ужин. Меню для вас...

Григорий Иакович открыл глаза и посмотрел на часы: время гораздо больше подходило для сна, чем для пищеварительных процессов. За иллюминатором, далеко внизу, в ярком свете луны, застыла холмистая бесконечность ночных облаков.

- "Пусть снисходительно отнесутся к той, которой, может быть, непосильно было с юных лет нести на слабых плечах высокое назначение - быть женой гения..."

Грудной голос экскурсовода Анны Фёдоровны, завораживающий какими-то особыми живыми нотами, звучал в нём и сейчас, по прошествии десятилетий. Григорий Иакович улыбнулся.

- Подходит для эпитафии, не правда ли? Так вдова Льва Толстого написала на склоне лет о себе. Так и хочется добавить, "о себе, любимой". От старухи-жены бежит старик-муж, спасаясь от конфликта, который, за сорок восемь вместе прожитых лет стал многослоен, многогранен, многоголов, точно клубок ядовитых змей. Для старика это бегство окончилось смертью, для старухи - вселенским позором. В центр семейной драмы Толстых - скорее по неведению, чем по умыслу - иногда помещают издателя Черткова. Это неверно. Жизнь Льва Николаевича в течение самых последних пятнадцати лет была не то что отравлена, но искалечена волокитством - по-другому не скажешь - его супруги Софьи Андреевны за пианистом Сергеем Танеевым.

Все в автобусе ахнули, а мужики, похожие на отставников или начальников отдела техники безопасности, что сидели позади Гриши с Тасей, хором присвистнули:

- Ни ф-фига себе, сказал я себе!

- Танеев был младше Софьи Толстой на двенадцать лет. "Душа продолжает томиться, искать утешенья, новых ощущений совсем в других областях, чем те, в которых я жила при жизни моего милого мальчика. Куда меня вытолкнет, совсем не знаю" - пишет Софья Толстая Леонилле Анненковой в сентябре 1896-го. Год назад Толстые похоронили младшего из детей - семилетнего Ванечку. Лев Николаевич постарался отвлечь супругу от горестных переживаний, пригласив гостить на всё лето в Ясной своего друга литературоведа Николая Страхова, а также знакомого музыковеда и композитора Танеева. Благая цель была достигнута - Софья Андреевна отвлеклась, ожила, помолодела. Да так ожила, что стала к месту, и не к месту декламировать стихи:

О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим и суеверней...".