Седьмая центурия. Часть первая (СИ)

После таких заявлений Путтипуту ничего не оставалось, как поверить, что перед ним точно - новая инкарнация Нострадамуса, собственной персоной.

Ему захотелось покорить красавицу тоже чем-нибудь величественным, сакраментальным, вмещающим одновременно и горние светила, и Всевышнего, и переименованное КГБ. Он вывернул лацкан пиджака, предъявляя значок заслуженного чекиста, ткнул перстом в ночное небо, и изрёк:

- Господь зажигает звёзды, а мы... г-г-гасим!

- В смысле?

- Как куропаток, гасим решившихся смущать государствообразующее стадо быдл.

- Можно ли творить зло во имя добра?!

Клопьяк докатился до самых тёмных закоулков его серого вещества, и Путтипут расхвалился:

- Мож-жна! От имени добра я отправляю в ад! Надолго! С самим диаволом у меня контракт!

Астрологиня запрокинула лицо к небу, и дивные её перси всколыхнулись. Путтипут, зачарованно жмурясь, потянул к ним растопыренные пальцы. Зная из досье, что астрологиня по гороскопу "Коза", он поманил:

- Козанька, козанька, я твой тигрик! Ком цу мир, битте!

Тут он поймал себя на мысли, что предлагать секс Нострадамусу - пусть даже в столь сексуальной его инкарнации - это уж как-то слишком по-гейропейски. А думка, посетившая следом, и вовсе охладила его либидо:

- А я?! ЧЬЯ ИНКАРНАЦИЯ, Я?!

- Людовиков, - молвила астрологиня. - XIII-го, XIV-го, XV-го и XVI-го, вместе взятых.

- Почему?!

- По пристрастию к роскошным дворцам, и их немеренному количеству.

Мимо по реке проплыл трамвайчик bateau mouche, полный жандармов и полицейских. Лучами сотни карманных фонариков они ослепили парочку под мостом и закричали, подбадривая, как на футболе:

- OLЕ OLЕ- OLЕ-OLЕ!

Прекрасная Астрологиня взяла Путтипута на руки и, прижимая к тёплой, мягкой, пахнущей сладким сгущенным молоком груди, стала качать, напевая на мотив колыбельной:

Не боимся мы французов,

Шашки востры есть у нас.

Скорей, дедушка Кутузов,

Допусти к французам нас!

Баю-бай, баю бай,

Путтипутик засыпай!

Бонапарт хоть и храбрится,

Но у нас попляшет он,

Как удастся с ним сразиться -

С нами сам Багратион!

Баю-бай, баю бай,

Путтипутик засыпай!

Подойдём к французу близко -

Он покажет голый тыл!

Побежит, тряся пипиской,

Глядь, его и след простыл!

Баю-бай, баю бай...

Смыкая веки, Путтипут подивился жребию Фортуны: вот, Нострадамус, великий магистр, а в новой инкарнации вынужден подрабатывать в шоу "Давай-ка, женимся", да ещё быть замужем за каким-то непубличным гуманоидом!

Сделав сонными губами пару сосательных движений, он сонно попросил:

- А можно мне, персональное пророчество?

- Пожалуйста:

Нефтяное платье короля скоро растает,

И, чтобы надроченный рейтинг не рухнул,

Потребуется срочно выдумать врагов - хоть в Африке,

Хоть ведьм, хоть у себя под носом, хоть в носу...

Захватив зубами сладкий, но жёсткий сосок Нострадамуса, Путтипут уже, было, блаженно засопел, как вдруг из воды донеслось протяжное пение, красотой и тонкостью голосов напоминавшее хор девочек Ленинбургского дома пионеров, а орлиным акцентом - хор кавказских долгожителей:

Путтипут пажьилой

На Дурдонисе жьил

С Хасбулата жьиной

Щури-мури крутил.

И аднажьди, кагда

Бил щурь-муриться рад,

К свой нэвэрний жьина

Прыскакал Хазбулат.

Путтипут прэдлажьил:

Дам тибэ я казну,

Лишь за ета атдай

Ти сваю мнэ жьину.

Расстигнул Хазбулат

Свой джигитский бещмет,

Паказал Хазбулат

Свой балщой писталэт.

Путтипут щащку взял,

Винул острий кынджял,

Хазбулату сказал,

Щтоб савсэм уезжял.

Тут паднял Хазбулат

Свой балщой писталэт

И стрэлнул в Путтипут,

Щтоб пащёл би с привэт.

Путтипут удалой,

Пуста сакля твая,

С залатою казной,

Толка нэту тибъя...

Он заснул глубоко, и ему снилось, что его схватили черти, разодрали на части, его открытый рот бросили в пустыне Сахара, туловище - во льдах Антарктиды, а в мочевой пузырь адскими насосами вкачали два океана - Тихий и Атлантический. Так на исходе ночи его стала мучить малая нужда.

Путтипут разжал зубы, отпуская сосок астрологини и хотел, было, пожаловаться ей на страшный сон, как, не успев рта открыть, услышал низкий басистый шёпот:

- Тсс! Кынджял вину - заррэжю!

Ни красавицы, ни ночного неба Парижа над ним уже не было. Всё загораживала физиономия бородатого абрека в башлыке и бурке. Ночная темень, да ещё шпионские очки с синими стёклами мешали различить черты незнакомца. Сердце Путтипута заколотилось, накладная бородёнка затряслась, и пришлось собрать силы, чтоб спросить:

- А г-где связной "Кук-колка"?!

Незнакомец ответил:

- Я за нэё!

- К-кто вы?!

- Из Цьсентра куръер, агэнт Хазбуладзе Хазбулат Хазбулатавич. А па жьизни я нэпубличний гуманоид Эдвард Сноумен, и, па-савмэститэлству, мужьжь агэнта "Кукалка". Цьсентар паручил мине пэрэдат вот ета.

Путтипут повернул голову, куда показал Хазбуладзе, и обомлел, увидев там, где раньше лежала полуобнажённая красавица-астрологиня, здоровенный шевелящийся мешок. "Что сделал с моей Куколкою, ты, дикарь!" - воскликнул Путтипут в сердце своём, а вслух, на всякий случай, промолчал.

Хазбуладзе же, ткнув пальцем в мешок, сообщил:

- Ета Мащьщина Суднава Днъя.