Седьмая вода

Позже, возможно, я обдумаю факт того, что смутило ее не наличие у меня презерватива, а то, что я предложил ей действовать самой. Сейчас мне это глубоко по фигу. Пока я упаковываю себя так быстро, как, наверное, никогда в жизни, Василиса наблюдает, прикрыв от меня глаза густой пеленой ресниц, и от этого мой и без того дико чувствительный член дергается, как будто готов вырваться из рук и самостоятельно рвануть к цели. Спокойно, неугомонное чудовище, мы и так уже почти в раю. Ждать больше не под силу уже обоим, и поэтому Василиса обвивает меня ладонью, едва я заканчиваю, и замирает, словно не уверена в том, что все делает верно. Она поднимает на меня глаза и смотрит немного беспомощно, при этом скользя пальцами по длине, и это реально способно прикончить меня.

— На что бы ты не решилась, сделай это или убей меня, — скриплю я так, будто в глотке полно гравия.

И-и-и да-а-а! Это, мать твою, происходит! Я просто не могу остановить этот бесконечно рвущийся из меня горловой стон, пока Василиса невыносимо медленно опускается на меня. Когда-нибудь много позже я смогу посмаковать физические ощущения, разобрать все их нюансы. Когда-то потом. Сейчас я просто один сплошной нерв под напряжением. Меня разрывает на части от дикой потребности в движении, и в тоже время, стоит Василисе шевельнуться, приподнимаясь, одновременно сжимая меня внутри, и я хватаю ее бедра, хрипя и умоляя притормозить. Это просто охренеть как слишком. Но миловать меня сегодня не будут.

— Я не могу… больше, — всхлипывает Василиса и двигается снова. И снова.

Рвано, неумело и абсолютно крышесносно. Прикрыв глаза и хмурясь, сосредоточенно, без всякого ритма, она скользит по моему члену, разбивая меня вдребезги каждым следующим движением. И я сжимаю зубы до хруста, пожираю ее глазами и подхватываю в этом танце, стараясь всем существом уловить необходимую только ей одной мелодию наслаждения. Ее лицо меняется очень быстро, напряжение трансформируется в гримасу концентрированного удовольствия, в котором она стремительно теряется, и я проваливаюсь следом, не в состоянии больше сдерживаться. Каждый следующий ее стон все больше похож на вскрик, добивающий меня. Влажный звук сталкивающихся тел… Насыщенный, дурманящий запах нашего секса… Отблески огня на бледной потной коже… Движения древнее самого мира… Каждый рывок внутрь и сжатие мышц, как последний отсчет до взрыва…

Спина Василисы изгибается, голова бессильно запрокидывается, накрывая мои бедра этим диким водопадом волос, ее финальный вскрик срывается на высокой ноте, становясь безмолвным воплем отчаянного экстаза, и это контрольный выстрел моей выдержки. Разрядка столь обжигающе острая, что в первый момент я не знаю, из-за чего срываю глотку в крике — от боли или от нестерпимого кайфа.

На какое-то время настолько оглушен, что ничего не могу слышать или видеть. Все во мне сейчас — непередаваемый коктейль из тактильных ощущений. Желанная тяжесть расслабленного Васькиного тела на мне. Ее дыхание, холодящее мокрую кожу в изгибе шеи. Мои руки на ней, удерживающие, сохраняющие, продлевающие неразрывный контакт наших потных тел. Последние сладко тянущие судороги, рождающиеся в паху и прокатывающиеся волнами от макушки до пяток, делающие случившееся только что завершенно-потрясающим. Мой мозг медленно выползает из той бездны оглушительного оргазма, куда рухнул только что, и тащит оттуда с собой какие-то новые эмоции, которые несколько сбивают меня своей интенсивностью. Обычным моим состоянием после раунда хорошего секса было краткое отсутствие вообще всяких мыслей и чувств, полное онемение и расслабуха. Типа, перезагрузка или подзарядка, чтобы спустя какое-то время продолжить, если есть время и желание у партнерши. Но сейчас все совершенно по-другому. Близость с Василисой ощущалась чем-то завершенным, полным, абсолютным, что ли. Я чувствовал насыщение во всех возможных смыслах этого слова. Не пресыщение и усталость, как после долгого секс-марафона, а вот именно удовлетворение в самом прямом смысле этого слова.