Седьмая вода

Оно мягко, но уверенно растеклось по телу и сознанию, и чем дольше мы просто вот так лежали, слипшиеся и неподвижные, тем отчетливей и сильнее это становилось. Прямо какой-то оргазм пролонгированного действия. Чертовски приятно, и на такое реально можно быстро подсесть. Не то чтобы я, и правда, был против такой охрененной зависимости. Даже, скорее, наоборот. Я готов к ней стремиться, можно даже сказать, нестись со всех ног. Но проблема в том, что пока сама Васюня не захочет стать постоянным источником моего кайфа, могу сколько угодно бежать, но так и не достичь желаемого. Все равно, что тот глупый осел за морковкой на удочке, дотянуться до которой ему просто не судьба. О, снова здорово! Опять кто-то, кто не совсем я обычный, завел свою заевшую пластинку. Надо вообще выбросить нафиг из своего лексикона это слово на «с». А еще я собираюсь прямо сейчас выяснить, где отныне пролегают между нами границы. Ну, то есть, как выяснить… скорее, уведомить мою занозу, что отныне их больше нет. И даже готов выслушать все ее доводы, почему это не так, которые обязательно будут. Ради бога, это же моя Васька, и когда у нее их не было! Поэтому я внимательно послушаю и подумаю, как их обойти. И откладывать это не собираюсь, а то знаю ее. Отойдет от пережитого, думать начнет, и давай опять, Сеня, начинай сначала.

— Васюнь! — шепотом позвал я. — Нам поговорить надо!

Усмехнулся, понимая, что прозвучало как-то по-дурацки, словно из нас двоих это я девица, желающая после первой же ночи развешать на все ярлыки и выяснить статусы. Но, во-первых, ночь у нас не первая, дай Бог, не последняя, и, во-вторых, я действительно хотел придать всему между нами определенность. Впервые в жизни. Вот ведь, значит, как это происходит. Живешь себе, твердо уверенный, что никогда не захочешь никаких ограничений и отказа от возможности просто идти вперед, не обременяя себя даже намеком на отношения. А тут раз — и лежишь после, пожалуй, самого охрененного секса в жизни, хмуришься и ломаешь голову, как бы так похитрее в эти самые отношения влезть, да так, чтобы наверняка. И самое главное, что воспринимается все как само собой, без напряга или каких-то там страстей и метаний, без грамма сомнения. Вот о чем говорил отец. Когда понимаешь, что этот человек твой, то это уже окончательно. И никакой там внутренней беготни туда-сюда не наблюдается и в помине. Странные мы, люди, создания, толком, выходит, и не знающие самих себя и своих истинных желаний, чего уж говорить об окружающих. Остается только одна насущная проблема — как заставить поверить этого самого своего человека, что он твой, и дергаться уже без вариантов? Загадка столетия, мля. Васька на мои слова никак не прореагировала. Это что, безмолвный отказ обсуждать свершившийся факт близости? Снова побег? Нет, так не пойдет!

— Ва-а-ась! — позвал громче и погладил по волосам.

Василиса протяжно вздохнула и чуть поерзала на мне, совершенно расслабляясь, но будя во мне мысли, далекие от спокойствия, и, замерев, засопела размеренно. Очевидно, разговор откладывается. Э-э-эх, и никакого тебе: «Сенечка, это было великолепно!» или «Тебе нет равных, любимый!» на крайняк. С другой стороны, чего я хотел? У нее денек был — никому не пожелаешь. Видно, вымоталась окончательно. Ладно, подождут разговоры.

— Никуда ты теперь от меня не денешься, — тихо заверил я мою спящую ледышку и обнял, стараясь максимально прикрыть от прохладного влажного воздуха снаружи.