Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости: как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху

Представьте на секунду, что вы – Мубарак, – ну или любой успешный автократ начала XXI века. Несколько десятков лет вы держали в своей деснице какую-то одну страну среднеазиатского или североафриканского региона. Возможно, ваша позиция перешла к вам по наследству от отца или дяди. Они обучили вас власти. «Держи все под контролем». «Регулярно сменяй высших лиц». «Время от времени устраняй врагов». Вы воочию увидели все преимущества применения жестких мер. Вы послали своих офицеров учиться в лучшие школы США и Европы, и те научились смягчать свою крепкую хватку (умеренной) гуманностью. Если кратко, то вы освоили применение силы и формирование в народном уме такой установки, при которой ваше имя – будь то Каддафи, Зин эль-Абидин Бен Али, – воспринимается как синоним стабильности процветания и даже служит поводом для гордости. Нынешний порядок вам кажется наистабильнейшим. Вы знаете, что когда-нибудь он может измениться, но это кажется вам слишком далеким, чтобы вызывать беспокойство. Вы откладываете реформы. Вы готовите сына к принятию власти от вас. Тем временем ваши граждане осваивают Интернет и сотовые телефоны. И в один прекрасный день 2008 года во время финансового кризиса, который, впрочем, имел место далеко за пределами вашей страны, вы начинаете замечать тревожные тенденции. На улицах Исландии, Испании, Чили, Израиля, Украины, Турции, Мексики и Нью-Йорка собираются тысячи и сотни тысяч людей. В этих протестах не присутствует ни единого лидера. Эти движения дышат и растут как органическое целое. Недовольство просачивается везде, даже если формула одна и та же: массовые собрания, контроль какого-нибудь важнейшего общественного пространства – площади, фондовой биржи, парка. Оно стройно организовано, причем при помощи совершенно эфемерных средств: СМС, видео, чатов. Подобные движения возникают по всему миру. В Иране, в Италии, в России. «Захвати Уолл-стрит», протест против экономического неравенства и финансовой системы, бушует в Нью-Йорке. Он становится саморекламируемым социальным движением и возникает во множестве городов: «Захвати Вашингтон». «Захвати Сентрал» в Гонконге. «Захвати – как ни странно – Лас-Вегас».

Затем в Сиди-Бузид, тихий тунисский городок вдали от всех этих шаек, попадает искорка. Местный лавочник поджег себя. Полиция (хуже – женщина-полицейский) изъяла у него весы и фрукты, а затем мотала его по различным инстанциям по той лишь причине, что он беден и ничего не может с этим сделать. Декабрь 2010 года. В считаные часы протесты охватывают Сиди-Бузид. Они распространяются до Туниса. Затем – до Триполи. Затем – до Дамаска. Вы видите, как гнев, передающийся по некогда невидимым технологическим линиям видео и текста, подрывает стабильность в Северной Африке. В последующие два года лидеры лишаются власти в Египте, Тунисе, Ливии и Йемене. Их имена, вместо того чтобы быть символами стабильности, в мгновение ока стали олицетворять несправедливость. Другие страны – Сирия, Алжир, Судан, Бахрейн – засасывает в черную дыру гражданского насилия. Некоторые ошибочно видят в этом демократическую революцию. Со временем, однако, становится понятно, что это если и похоже на нее, то очень отдаленно. Нечто куда более сложное проглядывает из мглы насилия. Новые почти что виртуальные группы формируются также и в вакууме власти – смертоносные версии объединенного протеста. Зародилась новая форма политической энергии – метод объединения людей и идей и легкая в обращении разрушительная сила в одном флаконе. Действует она одинаково как среди маньяков-фундаменталистов, так и среди оптимистической молодежи. Демократическая революция? Нет. Просто революция? Да, определенно.

Несколькими годами позже, когда вас сместили или вы оказались в бегах, после того, как ваша страна пережила переворот, а вас навестил благонамеренный американский дипломат, увещающий вас тихо осесть в Саудовской Аравии, испанский философ Мануэль Кастельс назовет болезнь, свалившую вас. Возможно, Кастельс не вполне подходит для постановления диагноза политического заболевания, охватившего такую большую часть мира начиная с 2008 года. Одевается этот невысокий, шустрый человек с растрепанной шапкой седых волос так, словно работает в какой-нибудь конторе бухгалтером, а благодаря раскатистому испанскому акценту его речь отдает романтикой. Такая комбинация качеств идеально вкладывает в его уста слово «револууция». Кастельс провел десятилетия, самоотверженно трудясь в изучении сетей, занимаясь с таким усердием, с каким, например, антрополог документирует далекое неизученное племя. В конце 1990-х годов его исследование определило рамки мира, в котором мы обитаем: стремительно меняющийся, испещренный коммуникациями и технологиями и необычным образом связанный. «Сетевое общество, – рассуждал он, – это качественное изменение в жизни человечества как такового».