Также можно вспомнить своеобразное отношение Мартина Лютера к заповедям, по крайней мере его стремление принизить роль закона Моисея. Он готов был вовсе обойтись без заповедей. По его словам, «даже если бы Моисей не явился вовсе и Авраам не родился на белый свет, Десять заповедей все равно господствовали бы в жизни всех людей от самого начала»[185]
. Лютер полагал, что Божественные императивы известны людям благодаря тому, что они запечатлеваются в сознании человека иными средствами. По его представлениям, Божья воля и Его намерения остаются постоянными, тогда как средства, призванные обеспечить их понимание и исполнение, претерпевают определенные изменения. Следовательно, Синай вовсе не означает, что у Бога в рукаве были припрятаны заповеди, и вот пришло время вытащить их на свет. Скорее, Бог заново сформулировал то, что и так уже было известно, только теперь Он сделал это более внушительным и убедительным образом. Как писал Патрик Миллер, «Божественное повеление – это Божье слово, проявляющее свой характер в критический момент»[186].Как бы там ни было, нам не стоит принижать значение великого откровения у горы Синай. В своем изначальном контексте Десять заповедей «представлены как уникальное, полученное без посредников и очевидное для всех откровение»[187]
, как напоминание, которое должно остужать пыл всех, кто пытается преуменьшить значение Божьего закона. По словам Рендторффа, «Десятисловие явным образом выделяется на фоне всех прочих заповедей и законов. Только его Бог произнес вслух для всего Израиля»[188]. В то время как поиск понятийного центра Ветхого Завета приносит довольно противоречивые результаты, все же есть веские основания считать, что если этот центр и существует, то находится он в Законе, который важно правильно воспринимать и осознавать, что понятийный центр выражает собой основу человеческого существования[189]. При этом склонность рассматривать заповеди исключительно как запреты – явная ошибка. Если мы примем во внимание контекст, вспомним о людях, которые обрели свободу после рабства, то увидим, что заповеди – это такой же дар, как и сама свобода[190].СИНАЙ ВОВСЕ НЕ ОЗНАЧАЕТ, ЧТО У БОГА В РУКАВЕ БЫЛИ ПРИПРЯТАНЫ ЗАПОВЕДИ, И ВОТ ПРИШЛО ВРЕМЯ ВЫТАЩИТЬ ИХ НА СВЕТ. БОГ ЗАНОВО, БОЛЕЕ ВНУШИТЕЛЬНО И УБЕДИТЕЛЬНО, СФОРМУЛИРОВАЛ ТО, ЧТО И ТАК УЖЕ БЫЛО ИЗВЕСТНО
Мы не можем в полной мере осознать сущность Десяти заповедей в отрыве от Божьих слов, предварявших их провозглашение на Синае: «Вы видели, что Я сделал Египтянам, и как Я носил вас
Скрепляющий завет
Есть во вступительной части к Десяти заповедям один существенный аспект, который зачастую ускользает от внимания современного читателя, во-первых, потому, что он требует понимания исторического фона, на котором разворачивались события, а во-вторых, потому, что речь идет о соглашении, не имеющем аналогов в современности. При этом данный аспект играет ключевую роль, поскольку вступительная часть является неотъемлемой составляющей всего повествования о даровании закона на Синае. Если при изучении Десяти заповедей не учитывать эту вступительную часть, можно упустить из виду один очень важный момент.
Ключевое слово вступительной части – завет (