Сефевиды. Иранская шахская династия

Но давайте вернемся к тому, на чем закончилась предыдущая глава, – к смерти шаха Аббаса II, которого дурная болезнь разъедала изнутри на протяжении четырех лет. Сразу же после того, как шах покинул наш мир, высшие сановники собрались на совет, чтобы решить вопрос о престолонаследии. Великий визирь Мирза Мухаммед Караки пребывал в растерянности, поскольку не знал, что Аббас оставил после себя сыновей. О наличии преемников стало известно от евнухов. Семилетний Хамза-мирза был для сановников предпочтительнее восемнадцатилетнего Сам-мирзы, которым было бы гораздо труднее манипулировать. Вдобавок евнухи сообщили о том, что Сам-мирза был ослеплен по приказу своего отца, впрочем, сановники могли выдумать это для того, чтобы объяснить выбор малолетнего младшего брата при наличии взрослого старшего. Однако евнух Ага Мубарак, которого Аббас II назначил наставником Хамза-мирзы, проявил похвальную честность, выступив против интересов своего подопечного – он довел до общего сведения, что Сам-мирза не был лишен зрения и потому способен занять престол. Вполне возможно, что правдивость Аги Мубарака была обусловлена сложившимся раскладом сил при дворе – если тебя пытаются обойти, то хочется оставить соперников ни с чем.

Аббас II умер в зимней шахской резиденции, построенной в Бехшехре[172] его прадедом-тезкой, а Сам-мирза находился в Исфахане, куда был направлен туфенчибаши Хосров-султан Армани, отец курчибаши Аллахверди-хана, который был фаворитом покойного шаха. Хосров-султан имел репутацию рассудительного человека, не раз доказывавшего свою верность престолу. К тому же он был армянином, что обеспечивало удаленность его интересов от интересов иранской и кызылбашской знати. Разумеется, смерть шаха Аббаса скрывалась до тех пор, пока на престол не взойдет его преемник.

Попробуйте поставить себя на место Сам-мирзы, проведшего детство в гареме и не знавшем мира, лежавшего за пределами шахского дворца. Вдруг прибывает гонец с известием о смерти отца и предстоящем восхождении на престол… О чем вы подумаете в первую очередь, с учетом того, что на протяжении всей жизни вы опасались для себя беды – вдруг шах-отец решит вас казнить или ослепить? Но для Сам-мирзы все закончилось благополучно – 1 ноября 1666 года, спустя шесть дней после смерти Аббаса II, он стал новым шахом, взяв имя Сефи в честь своего деда. Надо отметить, что уважение к предку было проявлено весьма неосмотрительно, ведь Сефи I был никуда не годным правителем, а с именем, как верят многие, передается и судьба. Кроме того, есть сведения, что на пороге смерти шах Аббас предсказал, что правление его преемника будет полно проблем и бед – мол, мне довелось править в спокойствии, и за это придется расплачиваться тому, кто сменит меня на престоле.

По поводу этого предсказания можно сказать лишь одно: уж лучше бы шах позаботился о подготовке преемника к правлению, нежели пророчить несчастья. Как несложно догадаться, о делах правления шах Сефи II имел ровно столько же представления, сколько сапожник знает о ремесле ювелира. Бразды правления остались в руках великого визиря Мирзы Мухаммеда Караки, которого поддерживало высшее духовенство. У нас нет сведений о том, что мать Сам-мирзы черкешенка Накихат-ханум как-то участвовала в управлении государством. Старшая дочь Сефи I Мариам бегим тоже держалась в тени, не мешая Мирзе Мухаммеду исполнять его обязанности.

Трудно сравнивать людей на основании отрывочных свидетельств, полученных от третьих лиц, но тем не менее можно с уверенностью сказать, что Мирзе Мухаммеду Караки было далеко до Халифы Султана, несмотря на то что придворные льстецы сравнивали его с Бахрамом.

«Мужи! – сказал Бахрам. – Вам приходилось
Познать судьбы и милость и немилость.
Мы все – рабы, а бог для всех един,
Он, только он – законный господин.
Я горе прогоню, добро посею,
Я не позволю действовать злодею…»
Промолвил шах: «Мне всех богатств нужней
Отрада, благоденствие людей.
Нет, не влечет меня сей мир трехдневный
С его тоскою и судьбой плачевной.
Тот мир – бессмертен, этот – прах и тлен,
Не попади алчбе и горю в плен».
На пятый день такое молвил слово:
«Не надо мне плодов труда чужого.
Дорога в рай с трудом сопряжена.
Блажен, кто блага сеет семена».
Сказал он в день шестой: «Пока я правлю,
От разоренья подданных избавлю.
Покой в Иране будет нерушим,
Мы злоумышленников устрашим».