До того времени, о котором пишу, так обстояли дела для меня и дьявола. От зловещего присутствия, кипящую ярость которого я почти физически ощущал, дьявол снова спрятался в слова на бумаге, в изображения на пленке. В воскресенье я пропустил церковь, предпочтя провести день в постели с Соней, читать «Таймс», попивая кофе и закусывая яйцом с сыром в черствых булочках, которые прикупил вместе с газетой в магазинчике через дорогу (хотя позже я еще пару раз ходил на воскресные службы). С Соней я чувствовал себя в безопасности, благословенным и счастливым, окруженным кругом света. Как бы ни были хороши проповеди – а они и впрямь были очень хороши, вдумчивы и остроумны, – священница не могла с ней конкурировать. К концу нашего с Соней первого месяца моя машина оставалась на парковке по воскресным утрам, которые мы целиком посвящали раскладыванию «Таймса» на Сониной кровати и просмотру интересовавших нас разделов, потягивая кофе и стараясь не оставлять на простынях слишком много крошек. Пока мы не съехались в начале следующего лета, мы возвращались ко мне на ужин и ночь. Первую пару недель мы спали, прижавшись друг к другу, как это бывает, когда вы только что влюбились, и меня нисколько не беспокоило, что ее волосы щекочут мою щеку или что моя нога затекла под ее ногами. Когда я лежал рядом с ней, мое сердце колотилось так же сильно, как в ту первую ночь в баре, когда она наклонилась ко мне, глаза ее были полуприкрыты, губы чуть-чуть приоткрыты, и я в тот момент подумал: «Господи, вот оно!» Та же самая комбинация удивления, волнения и страха вновь овладела мной, и прошли часы, прежде чем я достаточно успокоился, и в голове пропело: «Все верно, все правильно, я здесь, она здесь, и счастье словно песня звучит во мне».
Однако счастливые начала не всегда ждут счастливые финалы. Спустя время мы перешли к долгому спуску, который закончился тем, что я бросил Соню, и в один ясный сентябрьский день после ее отъезда в аспирантуру наши отношения обратились катастрофой. Знай я с самого начала, что через шесть месяцев Соня начнет колоться героином и еще через полдюжины месяцев начавшееся как случайное излишество перерастет в полноценную привычку, которая спустя еще полгода даст метастазы в зависимость, – разве смог бы я уйти от нее, принять приглашение моего отца погостить у него в Санта-Барбаре или пожить некоторое время в его доме в Уилтвике, на севере штата Нью-Йорк? Следуя этим рассуждениям, как я мог поступить иначе? Теперь, по прошествии времени, можно сказать, что у большинства наших жизненных сложностей имеются очевидные решения. Свободные от пелены повседневности – с ее бытом, обязанностями, сомнениями и тревогами – ситуации, выглядевшие стрессовыми или двусмысленными, оказываются на самом деле простыми. Наиболее искреннее объяснение, которое я могу предложить: в то время ничего для меня не было так ясно. Хотелось бы мне иметь оправдание получше.
Попробовать героин было моей идеей. Парень, у которого я покупал травку, обзавелся небольшим пакетиком наркотика, который, по его словам, предложили ему взамен оплаты непогашенного долга. Поначалу он обрадовался приобретению, ведь барыжить прибыльнее, чем торговать, но вскоре его охватил страх. С одной стороны, если попадешься с небольшим количеством героина, наказание гарантировано более суровое, нежели за аналогичное количество марихуаны; с другой – люди, с которыми ему пришлось вести переговоры на предмет стабильных поставок порошка, были совсем иного уровня, чем те, кто поставлял ему травку, люди «серьезные» – так он для себя охарактеризовал их, – а к «серьезному» он не был готов, и это помимо того, что может произойти, узнай они, что у него на руках образец их продукта. Все это побудило его предложить его мне по, как он клялся, бросовой цене. Я согласился не раздумывая и получил за свои деньги пачку сигарилл, в которую был вложен пакетик, а также предупреждение, мол, если понравится препарат и я захочу раздобыть еще, мне предстоит действовать самостоятельно. Я сказал, что все понял, и положил сигариллы в карман.