Сегодня мы живы

Неделю спустя он вступил в ряды СС, и под левой рукой у него появилась татуировка – матрикулярный номер. «Пометили, как евреев в лагерях», – подумал он тогда. С элитой нужно обращаться как с отбросами общества, – такова неумолимая логика Третьего рейха. В идеальной (читай: уравновешенной) игре «хорошие» и «плохие» существуют как зеркальные отражения друг друга, следовательно, необходимо, чтобы и те, и другие существовали. Нацисты мечтали уничтожить евреев, однако их исчезновение неизбежно повлекло бы исчезновение нацистов, ибо смыслом существования последних было истребление ненавистного народа. Чистый, так сказать «беспримесный», нацист может быть определен только своим антиподом – евреем. Без него нацист падает в небытие. Безумие? Конечно! Но оно объясняет, почему в качестве знака принадлежности к сливкам общества и к подонкам человечества была избрана столь безобразная, болезненная, бесчестящая человеческое достоинство вещь, как татуировка.

Пайк вернулся в винный погреб, немного помолчал, потом спросил:

– Кто эта девочка? Какого черта вы делаете вместе?

– Может, лучше поговорим об операции «Гриф»?

– Отвечай на вопрос!

Пайк заставил себя успокоиться и присел на деревянный ящик.

– Вам доверили этого ребенка, так?

– Да, когда я был… американцем.

– Вы должны были убить ее – как любого другого еврея?

– Да.

– Но не сделали этого. Почему?

Матиас хотел бы ответить искренне, сказать правду – показать себя в выгодном свете – и не мог.

– Не знаю…

Он ждал взрыва негодования, но американец смотрел на него… да-да, с сочувственным интересом. Этот Пайк не создан для того, чтобы быть солдатом, пусть бы жил себе спокойно в Миннесоте, преподавал в колледже, или чем там он занимался на гражданке…

– Ладно, переходи к операции «Гриф», – вздохнул лейтенант.

Матиас выпрямился и начал излагать: количество засланных диверсантов, приказ занять мост через Маас, чтобы облегчить продвижение регулярных частей, которые должны оказаться в Антверпене и захватить топливные склады. Он показал на карте три дороги.

– Сколько шансов на успех у этой операции?

– Ни одного. – Матиас усмехнулся. – Жест отчаяния, не более того.

Пайк зябко поежился и закурил, сделав несколько затяжек.

– Спасение малышки тебе не поможет.

– Да неужели? А я рассчитывал на медаль.

Американец хмыкнул:

– Большинство ваших запираются на допросах, информацию из них приходится выбивать. Чего ты хочешь?

Матиас напрягся. Чего он хочет? На него навалилась невыносимая усталость. Он сыт войной по горло, она перестала забавлять его. Во время последнего внедрения в ряды французского Сопротивления ему пришлось убить восемнадцатилетнюю девушку и двух совсем молодых парней на глазах у их матери. Эта невероятно храбрая женщина прятала его и кормила много недель. В тот день он подумал, что ему все равно, жить или умирать. Беда в том, что машину для убийства, каковой он себя считал, непросто уничтожить. Все изменила встреча с Рене. Ему снова захотелось жить – ради нее и ради себя. Ради того, чтобы не расставаться. Он сказал об этом Пайку. Лейтенант в ответ сокрушенно улыбнулся – увы.

14

Жанна не сразу пришла в себя от потрясения. Сначала девушка впала в ступор, потом ее долго рвало. Голова гудела, как пустой котел, она лежала на сваленных в кучу пальто, служивших ей матрасом, и вспоминала. Случившееся вечером накладывалось на события нескольких последних дней, сливаясь в какой-то тошнотворный гипнотический балет. Матиас целится в гражданских. Матиас и Рене входят в кухню. Матиас занимается с ней любовью в стойле. Матиас ест, говорит, улыбается, идет, проводит рукой по волосам, бездельничает, дует на горячий кофе, направляет на нее оружие, его запах, кожа, вена на шее… его холодный взгляд, он выстрелит, выстрелит, его рот, у стены, у стены…

К горлу снова подкатила тошнота, Жанна встала, дотащилась до ведра, которое поставила в углу Берта, и извергла из себя струю едкой горько-кислой желчи. Ей полегчало, но ненадолго, нахлынуло воспоминание: американские солдаты избивают Матиаса ногами, молотят кулаками по животу и спине. В тот момент у Жанны началась неукротимая рвота, она даже не была уверена, что он жив. Этот человек – немец, диверсант, все желают ему смерти. Война вот-вот закончится, так зачем церемониться с врагом? Он их обманул. А что ему оставалось? Он не мог уйти. Не из-за Жанны – как бы ей этого ни хотелось! – из-за Рене. Девчонка его приворожила. И довела до погибели. Американцы расстреляют Матиаса. Жанна испытала мгновенный укол ненависти к Рене и кровожадную радость при мысли о смерти Матиаса, которая тут же уступила место глухому отчаянию. Она посмотрела на Марсель: старушка мирно спала, защищенная глухотой от происходящего вокруг. Во всяком случае, Жанна на это надеялась. Она прижалась к младшей сестре, но, перед тем как уснуть, успела заметить тень, скользнувшую на лестницу.