Это было, когда Блейн принёс домой капсульную кофемашину. Одно из самых кошмарных изобретений, с точки зрения Курта, который утверждал, что ничто не может конкурировать со вкусом капучино, приготовленного из свежеобжаренного кофе с натуральным молоком.
И чтобы продемонстрировать, на какие чудеса на самом деле это чудище способно, Блейн взял капсулу латте макиато и, не задумываясь, взялся готовить его, чтобы Хаммел мог попробовать.
Иногда Андерсон забывал, что должен продолжать делать вид, будто не знает некоторых вещей; например, как в тот раз, когда притворился, что с лёгкостью ориентировался в кухне, благодаря идеальному порядку, который Курт там соблюдал, а не потому, что, на самом деле, он уже бывал прежде в этом доме.
– Ты знаешь, какой кофе мне нравится, Блейн? – опросил заинтригованный Курт, глядя на капсулу у него в руке.
– Ну, да. Мы иногда завтракаем вместе, разве нет? – рассеянно ответил Блейн, пытаясь сообразить, куда именно вставлялась эта капсула.
– Да, но только в баре рядом с домом; и там я всегда заказываю просто чёрный кофе. Их капучино и латте просто отвратительны.
Блейн обернулся и, осознав совершённую ошибку, попытался исправить положение, торопливо говоря в своё оправдание:
– Ну... тогда, должно быть, я сумел догадаться, благодаря проживанию с тобой. Можно сделать множество выводов о человеке, просто наблюдая за ним. Например, поспорим, ты тоже знаешь это обо мне, Курт? Какой кофе нравится мне, я имею в виду! – не смог удержаться Блейн. Когда он увидел, что Хаммел смотрит на него в замешательстве, то поспешно добавил: – Ты ведь немножко знаешь меня, так? Попробуй угадать. Бьюсь об заклад, тебе удастся.
И Блейн, не знал, что и подумать, когда Курт вытащил именно капучино с карамелью, которое он обычно брал в Лайма Бин, во время их встреч восемь лет назад, и к которому не притрагивался с тех самых пор.
Как он должен был это интерпретировать? Что это было – воспоминание или просто случайное совпадение?
Он решил считать это воспоминанием, но ничего не изменилось. Курта не посетило внезапное озарение, и он не закричал: «О, Боже, теперь я всё помню!»
Впрочем, Блейн и не верил, что такое произойдёт. Хотя и не мог отказаться от надежды.
В своё время ему было ясно сказано, что эти воспоминания не вернутся. Если не в сопровождении всего остального, и одному Богу известно, как сильно Блейн не хотел, чтобы Курт вспомнил всё остальное.
Если единственным, что держало бы Курта подальше от ада, который ему пришлось пережить, было оставаться забытым в свою очередь, он был согласен на это.
Без тени сомнения, согласен.
Поэтому он самоустранился, не желая рисковать, что к Курту вернутся воспоминания, и на целый год покинул Лайму, вернувшись в Далтон только тогда, когда Курт уехал в Нью-Йорк. Он сделал это для его же блага.
И продолжал повторять себе это в течение восьми долгих лет.
И вот теперь, он делил крышу над головой с единственным парнем, которого любил в своей жизни. Который не помнил о нём ровным счётом ничего, но, казалось, всё равно находил приятным его общество. Может быть, это его второй шанс? Может быть. Но не будет ли слишком велик риск?
Это каждый раз останавливало Блейна от того, чтобы вдруг, ни с того, ни с сего, схватить и поцеловать Курта. Это заставляло его выходить поздно вечером, когда желание Курта становилось как крик, разрывающий сердце, чтобы отправиться на поиски сиюминутного облегчения с телом какого-нибудь незнакомца. Страх того, какими могли быть вернувшиеся воспоминания. Страх того, что они окажутся именно теми, которые он ни за что не хотел бы возвращать Курту.
Он задавался вопросом, почему Курт не мог вспомнить о нём, только о нём... способен ли был его разум разделить две вещи. И потом, он спрашивал себя, что случится, если Себастиан проснётся? Блейн думал, что знает ответ.
Он потеряет его, снова. Только на этот раз это будет ещё более разрушительной потерей.
Возможно, ему следовало прояснить для себя некоторые вещи, прежде чем упустить всё из-под контроля.
Но Курт опередил его.
В смысле, упустив всё из-под контроля, я имею в виду.
Мерседес просидела за столиком больше двух часов, ожидая сильно опаздывающего Блейна.
Они договорились о встрече, чтобы поговорить о тех годах, в течение которых друзья не виделись, и о всех тех вещах, о которых не могли говорить при Курте.
А потом, когда Блейн явился, Мерседес сразу заметила, что он, казалось, нервничал.
И был несколько взволнован.
В ответ на просьбу о разъяснении, однако, она получила лишь до неловкости длинную серию рассказов о том, как в последнее время Курту нравится ходить по дому в полуголом виде и как это выводит Андерсона из равновесия. Честно говоря, она не слишком много поняла. За исключением факта, что Блейн начинал быть чуточку чересчур возбуждён.
– Но то, что ты сейчас находишься здесь… не опасно ли это, Блейн? – спросила, наконец, она, чтобы перевести разговор в более спокойное русло.
– Это риск. Чёртов риск, я знаю, Мерседес; но есть вещи, которые я должен держать подальше от Курта, вещи, которые я должен сделать ради Себастиана.