Секрет индийского медиума

А Ульяна поспешила на улицу Фишерталь, подоспела к рассвету, забралась в постель, нырнула под руку сладко посапывающего Иноземцева, пригладила его волосы и вздохнула. Как странно смотреть на него живого, когда четверть часа назад он был завернут в белый саван, Герши рыдал над ним, величая бедным да разнесчастным месье Иноземцевым. До того это зрелище было трогательным. Ох, что-то сердечко не спокойно, как бы тоски-печали да отчаянию к нему не допустить уж слишком близко, как бы раньше времени в слезы не бросило? Совсем расквасилась Ульяна Владимировна, совсем мямлей да размазней сделалась. А все это Ивана Несторовича влияние.

— Ух, погоди у меня, — зевнув, пригрозила девушка и с мыслями о том, что не мешало бы встряхнуть чувства доктора как-нибудь опосля, уснула.

Глаза продрали оба только к обеду. Ульяна встрепенулась, вскочила, вспомнив, что пока Герши хлопочет о посмертных документах доктора, самого доктора ведь нужно всеми правдами и неправдами из города выманить. Куда угодно, хоть в Америку!

Но как это сделать, Ульяна опять затруднялась придумать. Сидела на постели, испуганно глядя на сонного Иноземцева, кусала ноготок и лихорадочно соображала. Тот, видимо, не понял, что проспал сутки, — Ульяна всыпала ему в чай двойную дозу снотворного, чтоб уж наверняка. Заснул — был полдень, проснулся — полдень. Поднялся и преспокойно засобирался в полицейский участок.

— После сходишь, — стала уговаривать Ульяна. — Совсем голова кругом от твоих постоянных походов к этому напыщенному усатому индюку в каске. Зачем ты перед ним унижения терпишь?

— Велено, вот и хожу, — вздохнул Иван Несторович.

— Совсем меня измучил, — закрыв руками лицо, тихо заплакала.

И едва ли не настоящими слезами отчаяния разразилась, ведь делать что-то надо…

Иноземцев присел рядом, снова целомудренно коснувшись щекой виска жены, и так взглянул жалостливо, словно прощения просил.

— Идем к реке, — прошептала она. — Воздуха здесь нет.

За железнодорожными путями распростерся живописный лес, весь в снегу, журчала река, спускаясь с порогов, а чуть поодаль, аккурат за стенами всяческих фабрик, стояла заброшенная лесничья хижина: та, в которую Ульяна и Ромэн часто приходили, чтобы не вызвать подозрений и не попасться на глаза кому-нибудь из соседей, когда какой план обдумывали. Хижина была старенькой, ветхой, с очагом, который давно никто не зажигал, с охапкой прогнившей соломы и вязанкой хвороста, кем-то оставленной, казалось, тоже очень давно.

Ульяна шагала по снегу и вела супруга, с собой зачем-то прихватив склянку мышьяка — постращает благоверного, пригрозит, что жизни себя лишит, коль тот упрямиться не перестанет. А ежели у нее не выйдет отговорить Иноземцева из города бежать, то хоть яда выпьет — не снесет неудач ее избалованное самолюбие. Уж какой-никакой, но выход. Драматичный! Полный зал, занавес спущен давно, тишина, ибо никто не смеет нарушить картину совершенства игры, и вдруг — всплеск оваций… И она — такая красивая, неземная и мертвая! Иноземцев будет славно горевать, безутешно…

В конце концов, пока Ульяна шла, напредставляла себе все так живо — как яд глотает, как падает живописно на руки доктора, что охватило ее сердце столь непреодолимое чувство отчаяния, не только в слезы бросило, но впервые за двадцать лет с жизнью захотелось расстаться. Ну хотя бы на короткое время. Ну, чтобы и зал и овации, а потом опять жизнь ключом забила.

Иноземцев же следовал за нею по-прежнему молча, устремив безучастный взгляд в землю, совсем как тогда, у крыльца фабенской конторы, когда его вели немецкие блюстители закона к тюремной повозке. Шел и не подозревал вовсе, какой пассаж его ждет в этой лесной глуши. Иван Несторович совсем позабыл, с кем имеет дело, опять бдительность растерял, думал, ежели Ульяна рядом, то ничего не натворит. Ан нет, ошибался Иван Несторович…

— Прошу тебя, не мучай больше, — воскликнула она, притворив сухую дверцу. — Неужто ты не видишь, что сводишь меня с ума! Будь проклят тот день, когда ты получил этот луноверин! Он тебе и мне жизнь отравляет.

— Ульяна Владимировна, что вы опять за свое, — вздохнул Иноземцев.

— Не поймете никак, что не изничтожить вам его, никогда! Люди и без вашего участия умирать будут, выдумают другую блажь. Вы б не изобрели его, кто-нибудь изобрел. Не луноверин, так что-нибудь еще в этом роде. Нипочем вам не остановить всеобщего помешательства. Это ведь суть человеческая такая, вы здесь вовсе ни при чем.

— Пустое все, Ульяна Владимировна. Я должен исправить свою ошибку. Не будет мне покоя, пока я этого не сделаю.

— Или погибнете!

— Или погибну.