Секрет индийского медиума

Времени, чтобы хорошенько обследовать лабораторию, у Ульяны имелось достаточно. Она и слепки ключей от всех помещений успела сделать, и место выбрать для журналиста — небольшая кладовая, где хранились гербарий и образцы различных трав. Чуть дверь приоткрыл, высунул руку с фотоаппаратом, нажал на кнопку — а все остальное сделает «Кодак» сам, если верить словам его создателя Дж. Истмана. И ракурс отменный выбрала: у одного из столов справа напротив большого окна, так чтоб свет уличного фонаря напротив компенсировал отсутствие вспышки карманной камеры герра Лупуса.

Главное помещение лаборатории было большим и просторным, занимало почти все новое здание красного кирпича с высокими потолками, высокими полукруглыми окнами. Над каждым столом нависала трапециевидная лампа, хорошо освещавшая всяческие колбочки, пробирки, мерные цилиндры, весы, ступки для изготовления мазей и порошков, имелись здесь даже и печатные машинки. По бокам комнаты стояли огромные стеллажи с книгами и папками.

Внизу, в подвальных помещениях, располагался ледник, кладовые с различными лекарственными средствами, с растительными заготовками, с инвентарем, имелись и клетки с кроликами и крысами. Попасть в здание можно было с главного входа, откуда выпроваживали Иноземцева, и с черного — со стороны узкого переулка, который спускался к набережной Вуппер. От черновой двери поднималась лестница на основной этаж. Последний мансардный этаж был отведен под кабинеты.

Назначив Нойманну встречу на набережной в час, когда все ученые уже должны разъехаться, Ульяна прежде пробралась украдкой к черновой двери и отворила ее, издав звук, похожий на те, что издает кукушка, — таков был условный сигнал меж нею и оным журналистом.

Двумя часами ранее Ульяна щедро угостила адвоката пилюлями бромкамфары и вином рейнским помогла запить, тот спать завалился прямо за обеденным столом. Насилу они потом с дочкой хозяйки его довели до комнат.

— Совсем заработался герр адвокат, — вздыхала та.

— Ой, правда ваша, — вторила ей Ульяна.

И вот химик компании «Фабен» и неуловимая Элен Бюлов поднялись по узкой деревянной лестнице.

Следуя за Нойманном, Ульяна нарочно оставила и наружную дверь, и ту, что вела с лестничной площадки в лабораторию, чуть притворенными. По условному знаку — девушка должна была проговорить вслух пароль: «Какая луна сегодня яркая» — журналист начнет фотографировать, а после слов: «Стало совсем темно» быстро скроется.

Ученый по обыкновению потянул ее в кабинеты на мансардный этаж, но Ульяна возразила, присела на один из столов, томно отклонилась на руки и проговорила:

— Давай останемся здесь ненадолго. Смотри, как красиво блестят реторты на твоем столе, так загадочно, таинственно… Снеси вина сюда. Останемся!

Герр Феликс не возразил, сходил наверх, принес рейнского, разлил по бокалам.

— Какая луна сегодня яркая! — делая глоток, проговорила Ульяна и глазами так азартно сверкнула, что герр фармацевт едва на ногах устоял, мгновенно впав во власть очарования русской авантюристки. До того она притягательна была в своей непредсказуемости, решительности и безрассудной порывистости. Встала и прошлась меж другими столами, медленно, задумчиво волоча пальчик по столешницам. Нойманн провожал ее глазами хищника. А Ульяна, будто и не замечая на себе сего взгляда, остановилась так, чтобы оказаться к фотографическому объективу журналиста спиной (ее лица на фото быть не должно ни в коем разе!), и томно промолвила:

— Вот скажи, а почему тебе так дорог этот дидаурицин, что даже ради меня ты не хочешь расстаться с ним?

Ученый шумно вздохнул, мгновенно спущенный с небес на землю.

— Ну, не начинай сызнова! — протянул он.

— Я хочу знать… Помнишь, как мы собирались купить заводик? Помнишь, как подали заявление на патент в Кайзерское патентное ведомство? И ты хотел уже уволиться из «Фабен».

— Жаль, что ничего не вышло. И вспоминать об этом тягостно.

— А может, это провидение? Оно уберегло нас от бед. Ведь представь хоть на мгновение, окажись он действительно таким вредным, как о нем мой покойный супруг говорил…

Тут терпение герра Феликса лопнуло, как всякий раз происходило, когда слуха его касалось упоминание о докторе Иноземцеве. Тотчас он вспылил, ибо нравом слыл, как и все ученые люди, неспокойным, принялся вновь доказывать, что русский доктор ничего не смыслит в химии, что опыты на кроликах отличаются от тех, что ставят на людях, что компания «Фабен» завсегда после кроликов на людях испытывала и что дидаурицин оказался вполне безвредным.

Ульяна подливала масла в огонь, сыпля возражениями, внутренне ему и себе аплодируя и надеясь, что журналисту все до единого слова признания слышны и он поспевает заносить все в свой блокнот.