Вокруг колодца собрались дети – девочки в венках из вереска и мальчики, надевшие на головы сушеные свиные уши: это монтрисианский обычай, который мне никогда не понять. Хансен хлопает мальчиков по плечам и щиплет одну девочку за щечку с такой силой, что она вскрикивает. Один из мальчиков дарит свои свиные уши Хансену, и тот с бодрой улыбкой надевает их на голову. А одна из девочек отдает мне свой вересковый венок, и я увенчиваю им себя.
Дети поют песенку, коротко и нестройно, но очаровательно. Слова ее представляют собой какую-то путаную оду в честь грядущей весны, и немало человек в толпе подпевают им. Возможно, они сами пели эту песню, когда были детьми и родители Хансена приезжали в их деревню. Когда дети кончают петь, я улыбаюсь и хлопаю в ладоши, но тут герцог, которому явно не терпится вернуться в замок и погреться у огня, отгоняет их прочь.
Хансену вручают примитивную пешню для льда, и он начинает размахивать ею так неистово, что местные жители отступают на несколько шагов назад, хватая друг друга за руки. Он манит меня к себе, и я приклеиваю к лицу улыбку. Мне пора произнести речь. Мне пришлось попрактиковаться в ее произнесении сегодня утром перед Варией, пока я торопливо ела завтрак.
– В разгар зимы, – говорю я спокойнее, чем чувствую себя, хотя голос мой звучит немного сдавленно и выше, чем обычно, – мы смотрим на небо Деи. Мы смотрим на воду, которую она нам дает и которая являет собой источник всей жизни. Подо льдом бурлит свежая вода, выходящая из глубин. Здесь, сегодня, в самый темный день года, мы знаем, что скоро в Монтрис вернется весна.
Теперь уже местные жители улыбаются и хлопают в ладоши, довольные тем, что их королева смогла правильно произнести эту старинную речь, пришедшую к нам из глубины веков.
Хансен разбивает корку льда на воде колодца, и во все стороны разлетаются осколки. Некоторые из почетных гостей вокруг нас морщатся, как будто в них летят не льдинки, а ножи. Когда не происходит ничего ужасного, все разражаются приветственными кликами и рукоплесканиями, и по толпе прокатывается гул.
– Да здравствует король! Да здравствует королева!
Хансен широко улыбается и кивает всем, держа в руках пешню, пока ее не вынимают из его рук. Я вижу, что на нем все еще надеты свиные уши, которые дал ему мальчик, и делаю ему знак снять их. Он замечает мой жест и снимает их.
– Это прекрасная традиция, – говорит он, ни к кому не обращаясь. – Я так счастлив разделить ее в этом году со своей женой! После того как мы вместе разгромили афразианцев.
Все, кто слышит эту речь, приветственно вопят и неистово рукоплещут, и толпу охватывает такой энтузиазм, что шум становится оглушительным.
Мы направляемся обратно к нашим лошадям. Леди Тарин держит мой шлейф, хотя после того, как я приехала сюда верхом, подол моего платья уже пропитан грязью. Жаль, что я не надела сапоги, куда более подходящие для такой погоды, чем ботинки с толстыми чулками, позволяющие, однако, сырости доходить до моих костей.
Хансен явно весьма доволен собой, особенно благодаря тому, что перед тем, как снова сесть в седло, он ухитряется выпить вторую кружку эля.
– Мы добились успеха, – говорит он мне, когда мы поворачиваем лощадей, чтобы ехать домой, и нас снова окружают конные гвардейцы. – Похоже, все опять нас любят.
– Да, – отвечаю я, пытаясь унять дрожь. Солнце светит еле-еле. Хотя мы и возвещаем приход весны песнями и речами, но сейчас еще разгар зимы.
– С моей стороны это была хорошая идея, – говорит Хансен, помахав какому-то местному жителю, прислонившемуся к забору. Похоже, теперь, когда речь о прибытии королевского кортежа распространилась, к колодцу пришло еще больше людей.
Я решаю не указывать ему, что это была идея герцога Овиня. Да, Хансен делает это каждый год, но сегодня утром у него не было намерения покидать замок до того, как к нему рано утром не пришел герцог.
– Надо поддерживать наши ежегодные ритуалы, чтобы, так сказать, прощупать почву. – Хансен все еще говорит. – Ничего похожего на недоразумение, произошедшее на Зимних скачках, не так ли?
– Да, – соглашаюсь я, и так оно и есть. Что-то изменилось, и дело тут не только в приближении весны. И все-таки мне тревожно. Мне так хочется увидеть Кэла. Где он? Жаль, что я не могу спросить Хансена, как он намерен покарать Кэла или заставить его заплатить. Я не могу поверить, что Хансен просто спустит то, чему он стал свидетелем, ничего не сказав и ничего не сделав. Конечно, то, что мне он так ничего и не сказал, еще ничего не значит. Я пока не всегда понимаю, что у него на уме, – во всяком случае не сегодня. Но мне надо думать быстро и быть готовой противостоять тому, что он предпримет против меня или против Кэла. Я могу переиграть Хансена и могу победить его в бою.
– Посмотри, как они машут нам, как они рады, что мы уничтожили демона, – самодовольно говорит Хансен. Я не могу оставить это без комментариев.
– Это не мы, а Джендер понял, в чем дело, – возражаю я. – Это он завлек ворон в замок, чтобы отравить их и истребить афразианцев.