Читаем Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее полностью

Разумеется, жизнь на северном берегу Бассова пролива не стояла на месте. Как мы знаем из главы 10, на протяжении тысячелетий, пока тасманийцы теряли свои рыболовные технологии, костяные орудия и кроеную одежду, вовсю шла пама-ньюнгская экспансия. Это расселение принесло с севера Австралии в Викторию не только более изощренные каменные орудия, собак и жернова, но и новые социальные институты и общинные ритуалы, которые способствовали интеграции локальных групп в более крупные региональные популяции, делая растущее население все более социально взаимосвязанным. Это позволило кумулятивной культурной эволюции создать более сложные инструменты и более сложные наборы орудий. Однако пама-ньюнгская экспансия не преодолела Бассов пролив и не добралась до Тасмании.


Илл. 12.3. На графике показано, как теряются навыки при обучении у пяти наставников и только у одного наставника на протяжении 10 лабораторных поколений. Серая линия отражает более быструю потерю навыков у группы с меньшей социальной взаимосвязанностью


Повысившийся уровень моря изолировал тасманийцев на 8–10 тысяч лет и отрезал их от обширных социальных сетей Австралии, резко сократив размер их коллективного мозга. Это привело к постепенной утрате самых сложных, самых трудных для усвоения навыков и технологий. Кроме того, изоляция не позволила тасманийцам перенять технологические и институциональные инновации, которые расширили бы их коллективный мозг, поспособствовав взаимосвязанности, а с ней и появлению сложных орудий, оружия и ноу-хау.

Тасмания в лаборатории

Мы с Майклом Мутукришной решили проверить, сумеем ли мы воссоздать тасманийский феномен в лаборатории, в контролируемых условиях. При помощи эксперимента, очень похожего на только что описанный опыт с передачей навыков редактирования изображений, мы обучили первое “поколение” специалистов вязать сложную систему узлов, применяемых в скалолазании. Каждый участник надевал экшн-камеру и записывал видео о том, как нужно завязывать выученные им узлы. Новичкам из следующего поколения показывали видео и оценки, полученные наставниками за завязывание узлов. В “одномодельном” варианте эксперимента новички получали только одно видео и оценку одного человека из предыдущего поколения. В “пятимодельном” варианте участники получали видео и оценки всех пяти человек из предыдущего поколения. Как и по условиям предыдущего эксперимента, участникам платили и за их собственные оценки, и за оценки их учеников из следующего поколения.

Результаты показаны на илл. 12.3. Как вы помните, первое поколение целиком состоит из тренированных специалистов, поэтому мы ожидаем, что навыки в каждом следующем поколении будут теряться. Вопрос в том, влияет ли социальная взаимосвязанность на темп потери навыков и на итоговый уровень навыков в группе. Когда у ученика есть только один наставник, навыки завязывания узлов падают быстрее, чем когда моделей пять. Примерно к пятому поколению обе популяции, по-видимому, выходят на плато, причем в “пятимодельной” популяции навыки в среднем оказываются гораздо выше, чем в “одномодельной”. Как и раньше, в десятом поколении в пятимодельной группе каждый из участников был более умелым, чем самый умелый из представителей десятого поколения одномодельной группы.

Параллельные результаты в своем эксперименте, о котором мы уже говорили, получила и команда Максима Дерекса. Как уже отмечалось, простые наконечники для стрел в больших группах за 15 раундов усовершенствовались. Однако более сложные рыболовные сети сохраняли прежнюю производительность в больших группах из 8–16 участников, но ухудшались в малых группах, где было всего 2–4 участника. К пятнадцатому раунду ухудшение приводило к тому, что в больших группах рыболовные сети оказывались в три-четыре раза лучше, чем в малых.

У людей размеры социальных групп, интенсивность общения и плотность социальных сетей зависят от социальных норм и от культурных технологий, например обрядов. Даже среди охотников-собирателей, как мы знаем из главы 9, именно партнерство по обрядам и узы свойства вовлекают людей в обширные социальные сети, объединяющие множество групп. Когда этнографы Ким Хилл и Брайан Вуд спрашивали представителей аче и хадза, видели ли они, как другие члены их этнолингвистической группы делают то или иное орудие, оказывалось, что ритуальное партнерство и узы свойства играли в этом главную роль и были даже важнее, чем близкое родство по крови или физическое соседство. Эти результаты показывают, что обряды, церемонии и системы родства, распространившиеся вместе с носителями инуитских, нумских и пама-ньюнгских языков, вероятно, в конечном итоге были тесно связаны с их сложным техническим ноу-хау. Укреплявшаяся ими социальность питала и поддерживала коллективный мозг14.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных
История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных

Эта книга, по словам самого автора, — «путешествие во времени от вавилонских "шестидесятников" до фракталов и размытой логики». Таких «от… и до…» в «Истории математики» много. От загадочных счетных палочек первобытных людей до первого «калькулятора» — абака. От древневавилонской системы счисления до первых практических карт. От древнегреческих астрономов до живописцев Средневековья. От иллюстрированных средневековых трактатов до «математического» сюрреализма двадцатого века…Но книга рассказывает не только об истории науки. Читатель узнает немало интересного о взлетах и падениях древних цивилизаций, о современной астрономии, об искусстве шифрования и уловках взломщиков кодов, о военной стратегии, навигации и, конечно же, о современном искусстве, непременно включающем в себя компьютерную графику и непостижимые фрактальные узоры.

Ричард Манкевич

Математика / Научпоп / Образование и наука / Документальное / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука
Как изменить мир к лучшему
Как изменить мир к лучшему

Альберт Эйнштейн – самый известный ученый XX века, физик-теоретик, создатель теории относительности, лауреат Нобелевской премии по физике – был еще и крупнейшим общественным деятелем, писателем, автором около 150 книг и статей в области истории, философии, политики и т.д.В книгу, представленную вашему вниманию, вошли наиболее значительные публицистические произведения А. Эйнштейна. С присущей ему гениальностью автор подвергает глубокому анализу политико-социальную систему Запада, отмечая как ее достоинства, так и недостатки. Эйнштейн дает свое видение будущего мировой цивилизации и предлагает способы ее изменения к лучшему.

Альберт Эйнштейн

Публицистика / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Политика / Образование и наука / Документальное