Секрет русского камамбера

Разбредаемся кто куда. Здесь есть музей — большая изба с домоткаными половиками, полная старых утюгов и самоваров, ступок, бусин, берестяных коробов, осколков знаменитой дырчато-пупырчатой керамики, а во дворе под навесом стоят первый трактор и настоящая карета.

Я разглядываю старые и нынешние карты — эту землю кроили и перекраивали, войны, распри, междоусобицы, нашествия иноплеменных, укрупнения и разукрупнения, объединения и разъединения административных единиц… Странно, что земля выстояла и здесь всё ещё говорят по-русски, пекут дивные пирожки, таскают на шахматные соревнования кошек и вяжут шерстяные носки в весёлую полоску.

— Послушайте, а что мы теряем? — спрашивает Алёша за обедом на лавочке, запивая ряженкой пирожок. — Давайте уже сгоняем на этот Погост, когда ещё в этой глуши окажемся? Всё равно обратный вертолёт только вечером. Поплыли уже, а? Валентина Вадимовна, вы себя хорошо чувствуете?

Мы на Погосте.

На площади, напротив входа в монастырь, прямо напротив старых, покривившихся ворот с новодельной мозаикой, — магазин для женщин «Три Б». Блузки, брюки, бриджи.

Действительно, в монастыре и вокруг него много народу. Игорёк и Алёша уходят, мы с Наташей и Орловой ищем, у кого бы спросить про ясновидящего, Никола усаживает Валентину Вадимовну в тенёк.

Мы несколько раз спрашиваем, где найти Ивана Даниловича, наконец мужик в панамке, с длинным, свёрнутым набок носом, говорит, сплюнув:

— Приболел Имран Дамирыч.

Нет, Иван Данилович, а не Имран Дамирович.

— Ну. Это те, кто выговорить не может, Иванданилычем зовут. Он сам разрешил. А так — Имран. Говорю, он. На скорой вчера увезли. Заболел, ага. Много сахару поел. И всё в жидком виде. Золотой мужик, умнющий, всё чует, любого насквозь видит. К нему со всей области за советом едут. Бухает только… А как не бухать? За науку переживает, за космос наш советский… Раньше-то космонавты в почёте были, а теперь… Тут кто хошь забухает по-чёрному… На земле-то несладко, а в космосе поди поболтайся на благо Родины, всю психику надорвёшь. Вот и бухает, значит…

(Гундосит забулдыга в панамке, не желая от нас отставать, рассчитывая, наверное, на какой-то московский гостинчик вроде полташа на пивко.)

Я даю ему горсть жёлтых гривенников, и он растворяется в тёплом травяном воздухе.

Это какой-то подсадной абориген. Такого быть не может. Во-первых, отсюда нельзя увезти на скорой, если она, конечно, не катер… Во-вторых, этого всего вообще не может быть… А в-третьих…

Я смотрю на Орлову и вспоминаю… Она давно хочет открыть ивент-агентство или агентство по эксклюзивному туризму. Так вот что это такое, наша поездка, — прогон, репетиция эксклюзивного туризма, первый опыт на этом хлопотном, но, говорят, доходном поприще…

Послушай, Ася…

(очень тихо говорю я)

Вот это всё, наша команда, экипаж, экспедиция –

лечёный алкаш,

неведомый никому, кроме мамы, актёр,

альфонс на «пересменке»,

заслуженный абортник с дочерью — старой девой,

а уж про нас с тобой и говорить нечего,

— мы все, едущие в глушь, в заброшенный монастырь,

где на ролях ясновидящего сидит спившийся космонавт –

это же какой-то голимый, отпетый, отъявленный артхаус,

снятый на мобильный телефон, но с Машей Голубкиной в главной роли.

Ася, ты это сама придумала или помогал кто?

В ответ глаза её наполняются слезами. У неё есть какой-то механизм для экстренного наполнения глаз слезами, невидимая миру кнопка для моментально предъявляемых миру слёз. Раз и готово.

Это совпадение… Я ничего не знала… Как ты можешь… Надо верить людям…

— Дорогая моя, — прокуренным голосом решительно вмешивается доктор. Она всё слышит морщинистыми ушами и всё видит выцветшими глазами, которыми сейчас сердито глядит на меня. — В жизни случаются такие превращения, такие совпадения и сюжетные повороты, что никакому драмоделу эту жизнь никогда не перещеголять. Уж поверьте мне. Потому что это жизнь, а не пьеса про сыр.

Куснуть норовит, бедная… Пьесу вспомнила про русский камамбер.

— Верю, Валентина Вадимовна, — мирно говорю я.

Всех жалко, хоть плачь… Но моя слёзная кнопка уже давно не работает или вообще потерялась…

Возвращаются Игорёк и Алёша, довольные и повеселевшие — должно быть, Алёша пописал, а Игорёк «пожевал».

— Зато тут есть родник типа святой источник, — наперебой гомонят они. — Пошли уже, что ли, туда?

Орлова радостно соглашается — Николе полезно попить водички, соглашается уже так заботливо, по-хозяйски, по-семейному, просто любо-дорого смотреть.

Тропинка в высокой траве ведёт к земляным ступенькам вниз, в овражек. Мужчины ойкают и щебечут, боятся змей, но мы идём вперёд.

Мы нуждаемся в чуде, мы проделали такой путь, и будьте любезны, дайте нам теперь наше чудо, нам положено.

Дайте нам чудо!

Дайте нам чудо!

Дайте нам чудо, мы попьём водички, исцелимся, очистимся и будем дальше ждать серьёзных ролей и больших любовей и изо всех сил не догадываться, что наша долгая мимолётная жизнь прошла…

Перед началом земляной лесенки табличка: «Без провожатого просим на источник не ходить», а поодаль прогуливается рослая, широкая старуха в тёмном, с седым пучком. Мы окликаем её, и она оборачивается…