– А можно? – не поверила Эни. – У тебя ведь дорогая камера. А вдруг я что-то в ней поврежу?
– Вряд ли тебе это удастся, если ты не станешь бросать ее с высоты птичьего полета, – улыбнулся Эрик. – Иди сюда, я тебе все объясню и покажу.
И он тут же принялся добросовестно выполнять обещание. Старался говорить понятно, применяя как можно меньше терминов и наглядно показывая, что и как делать. Вот только для усиления эффекта обучения слишком сильно приблизился к Эни. А как было сделать иначе? Эрик передал ей фотокамеру, сам примостился сбоку и, обхватив руки Эни своими, направлял и пестовал. И благодарил учителя Люпена за то, что тот вдолбил своим подмастерьям этот материал так, чтобы от зубов отскакивало. Эрик, вероятно, смог бы сдать теорию, даже горя на костре инквизиции. Впрочем, кажется, именно это сейчас с ним и происходило. Потому что мягкая прядь Эниных волос то и дело касалась щеки Эрика, будоража своим тонким ароматом и вызывая стойкое желание последовать совету Вэла, потому что, оказывается, в платонические отношения вовсе не вписывалось то, чего требовали все его растревоженные клеточки. Наконец Эни заправила непослушную прядь за ухо, дав Эрику возможность передохнуть и вспомнить о том, что он обещал подруге ни в коем случае не претендовать на нее как на представительницу прекрасного пола. Но один взгляд на Энино маленькое аккуратное ушко, и все благие намерения снова растворились, как сахар в стакане горячей воды. Кажется, еще минута, и температура кипения в стакане по имени Эрик будет достигнута. И что потом произойдет…
– А теперь – сама! – Эрик отпрянул от Эни и за ее спиной принялся возвращать дыханию равномерный ритм. Как там Вэл сказал? «Вполне естественные физические желания? Платоническая любовь подождет еще шестьдесят лет?» Да если рядом с Габриэллой он чувствует то же самое, что сейчас Эрик, то он трижды кретин, раз отказывается помириться со своей девушкой. А если есть еще что-то…
Эни сделала несколько снимков, потом навела камеру на Эрика. Но тот отчаянно замотал головой и загородился от объектива руками.
– Но почему? – удивилась она. – Мне кажется, ты очень фотогеничен, а на фоне такой чудесной поляны…
За этот вопрос Эрик готов был ее расцеловать – наконец-то появилась возможность переключиться со своих взбунтовавшихся гормонов на что-то другое. Хотя, кажется, он был готов расцеловать Эни без всякой причины.
– Это такая религия профессора Люпена, – принялся объяснять он, – которой мы, его ученики, обязались быть верны в обмен на полученные знания. Он считает, что фотограф, когда делает снимок, впитывает в себя некоторую часть ауры запечатлеваемого объекта, будь то одушевленный или неодушевленный предмет. Но только не такой же чистой, как изначально, а с определенными изменениями. Таким образом, профессиональный фотограф в итоге становится этаким сосудом, наполненным чужой энергией. И в случае, если фотографируют его, вся эта гремучая смесь выбрасывается в окружающую среду или передается незадачливому оператору. Это все равно, что открыть ящик Пандоры. Наш учитель едва не умер от неизвестной болезни. Он считает, что это произошло в результате одного из таких случаев.
Эни снова вздохнула.
– Как жаль. Теория, конечно, красивая, но мне кажется, она обделяет тебя чем-то очень приятным. Все-таки фотографии пробуждают самые теплые воспоминания, и иногда одних красивых видов недостаточно. Важно выражение лица, поза, порой даже одежда: когда они гармонично дополняют фон, получается именно то, ради чего и нужны фотоаппараты. И если мне когда-нибудь удастся тебя переубедить…
Эрик улыбался, стараясь вникать в слова подруги, а не думать о том самом аромате, забыть который уже не получится, а ощутить заново хотелось все сильнее. Наверное, нужно сворачивать сегодняшнюю фотосессию, потом дома продышаться, взять себя в руки и… навешать Вэлу за его пошлые намеки. Платонические отношения! Самые чистые, самые светлые, самые чудесные! И Эни совсем не против. Она потом найдет себе достойного парня. А Эрик… утопит его в ближайшем болоте.
– Не заморачивайся. В конце концов, наука ничего не потеряет, если в ней не будет присутствовать моя физиономия, – Эрик установил камеру на треногу, рассчитывая сделать еще пару снимков, ибо успокаивала лучше всего именно работа, требующая предельной концентрации и не терпящая никаких конкурентов. Эни удивленно воззрилась на товарища.
– При чем здесь наука? – не поняла она, и Эрик мысленно выругал себя за неостроумную шутку. И тут же решил, что должен загладить свою вину перед подругой.
– А давай я тебя сфотографирую? Ты ведь тоже мне это ни разу не позволила. А между тем, я уже сейчас вижу, что снимки получатся необыкновенные.
– Я в джинсах и кедах, – рассмеялась Эни. – А тут такая первозданная красота. Или ты хочешь использовать мое фото для участия в конкурсе «Человек разрушает природу?»
Эрик неодобрительно покачал головой.