Секрет вертишейки

Иду через колок. Тёплый июльский ветер, пробившийся через древесный заслон, обдувает лицо. В просвете между кудрявых сучьев подлеска что-то мелькнуло. Рыжее. Останавливаюсь. Покачивающиеся на ветру молодые ветви мешают толком разглядеть, что же происходит на лесной поляне?

Выхожу на опушку и… замираю. Посреди поляны, на небольшой земляной горке, играют ярко-рыжие лисята. Шесть штук. Одни гоняются друг за другом, другие барахтаются на земле, третьи отнимают друг у друга засохшее тетеревиное крыло. Всё вертится и крутится рыжим хороводом. Игроки меняются местами, отдыхают, наблюдая за игрой остальных или исследуя окрестности норы. Точно так играют щенки.

Вдруг со стороны одинокой берёзы раздался негромкий тявкающий вопль. Игры мгновенно прекратились. Лисята, выстроившись полукругом на холмике, сели мордочками в сторону берёзы. На полянке воцарилась тишина.

Я догадался, что к норе возвращается с охоты один из родителей. Немного погодя из тальников показалась лиса с довольно крупным хомяком в зубах. Хомяк ещё был живой и, извиваясь, пытался вырваться из страшного плена. Лиса бросила добычу. Лисята все как один кинулись ловить хомяка. Свалка, куча мала, грызня. Счастливчик, поймавший хомяка, побежал в сторону, но его тут же догнал другой лисёнок и схватил свешивавшуюся из пасти часть добычи. Небольшая возня. Лисята, стараясь вырвать хомяка друг у друга, тянули его каждый к себе. «Перетягивание каната» длилось до тех пор, пока хомяк не был разорван на две части. Сейчас же вокруг них снова организовалась свалка и грызня.

Лиса не вмешивалась, а, как мне показалось, смотрела на них счастливыми глазами. Передохнув, она убежала за новой добычей. А лисята продолжили свои игры.

ЖИВОЕ ПЛАМЯ

Ранней осенью шёл я по лесной тропинке, любуясь красотой сентябрьского леса, не забывая посматривать по сторонам. А вдруг где-нибудь из травы выглянет красная головка подосиновика или светло-коричневая — подберёзовика.

На одной из полянок я нашёл больше десятка подосиновиков. Складываю их в корзину, и вдруг вижу… пламя… Оно появилось с другой стороны из зелёных зарослей камыша и, извиваясь, двигалось в мою сторону. Странное пламя! Оно не оставляло после себя чёрного следа. Между тем непонятный клубок огня довольно стремительно приближался. Метрах в десяти от меня он остановился и, переливаясь, вытянулся вверх. На кончике пляшущего языка пламени я увидел три чёрных точки. Передо мною было не пламя, а колонок в своей ещё летней шубке. Выдали его чёрные точки — глаза и нос. Я видел зимние невзрачные соломенно-рыжие шкурки колонков и никогда не думал, что летний его наряд так прекрасен.

Зверёк посидел на задних лапках, обнюхал всё вокруг и побежал мимо меня в лес. Оранжево-красное пламя мелькнуло последний раз под ближайшим кустом и потухло.

ПОЛОСАТЫЕ ЗАГОТОВИТЕЛИ

Остались позади густые ельники, берёзовые завалы и пружинящие заросли багульника. Наконец-то кедрач! Намаявшись, падаю в прохладный и податливый мох. По тайге гуляет крик кедровок, писк синиц, трельки рябчиков…

Совсем рядом что-то зашебаршило. Я затаился. Странный звук повторился, но откуда-то сверху. Поднимаю глаза и вижу на стволе кедра спускающегося вниз головой бурундука с полной нагрузкой. Сделает шажка два-три вниз, замрёт и, понаблюдав за мной, юркнет за ствол. Потом объявится ниже. Когда он был уже у земли, я вытянул ноги. Зверёк стрелой взмыл вверх по кедру, только кора знакомо зашебаршила. И всё повторилось сначала. Выходит, я, не подозревая об этом, не давал ему возможности спуститься с дерева. Бедняжка! Натерпелся, поди, страху.

О том, что бурундуки прекрасно лазят по деревьям, я, разумеется, знал, но чтобы они, как белки, запасались провиантом на кедре — было новостью для меня. Белка, сорвав и выбрав орешки, бросает шишку. А бурундук? За всё время моего отдыха ни одна выпотрошенная шишка не падала с кедра.

Загадка? Хорошо. Посидим, поглядим, авось и разгадаем. Тем более что полосатая отгадка бегает где-то совсем рядом.

Разгрузившись в своей подземной кладовой, беспокойный верхолаз снова уже на кедре. Стараюсь, глядя в бинокль, не потерять его из виду. С необыкновенной, я бы сказал с птичьей, лёгкостью, перескакивая с сучка на сучок, он достиг кончика ветки, провисшего под тяжестью шишек. Обхватив одну ветку всеми лапками и перемещаясь вокруг неё, бурундук лихорадочно набивал свои защёчные рюкзаки. Чешуйки медленно, как осенние листья, кружили и опускались на мох. Верхолаз убежал на разгрузку, а пустая жёлто-коричневая шишка так и осталась висеть на кедре…

Где-то рядом снова тягуче-шипяще зашелестело.

«Не гадюка ли?» — тревожно проносится в голове.