Секрет виллы «Серена»

– Non fa fiente[134], – отвечает дон Анджело, царственно махая рукой. На весеннем солнышке он выглядит довольно болезненным, черное пальто свободно свисает с плеч. «Веспы» нигде нет; должно быть, он приехал с Олимпией в ее трехколесном фургончике.

Олимпия выглядит так, словно ей есть что сказать на эту тему, но она тоже любезно улыбается, когда Эмили впускает их в дом. Тотти громко приветствует гостей, с надеждой предлагая им бросить ему мячик.

– Прекрасная собака, – говорит дон Анджело, поглаживая его.

– Очень грязный, – с неодобрением в голосе произносит Олимпия. – Он должен жить на улице.

Эмили делает кофе и торопливо раскладывает на тарелке поломанное песочное печенье. Когда она возвращается в гостиную, Олимпия обвинительно смотрит на топор для рубки деревьев.

– Очень опасно, когда в доме малыш, – замечает она.

– О да, – соглашается Эмили. – Я как раз собиралась его убрать. Просто Рафаэль колол дрова для нас.

Олимпия еще сильнее хмурится, но дон Анджело говорит:

– Ах, милый Рафаэль. Как счастлив он, должно быть, что нашел останки этрусков.

– Но вы же были против раскопок, – замечает Эмили.

Дон Анджело отмахивается от прошлого широким жестом.

– Это было тогда. Я беспокоился… но сейчас все, кажется, хорошо. С мертвыми обращаются с почтением. – Он вздыхает и гладит Олимпию по руке. – А теперь, Олимпия, время для недавно почивших. Дух твоего отца. Говоришь, ты почувствовала его присутствие?

Олимпия вздрагивает. Настал ее час.

– Много-много раз, – выразительно говорит она. – Иногда в этой комнате я чувствовала его очень близко, почти возле руки. Слышала, как он дышит, хотя комната пуста. В другие разы я что-то видела уголком глаза: его красную рубашку (он был большим фанатом Гарибальди, как вы помните, дон Анджело), его черные волосы, кепку, которую он постоянно носил. И музыка! La donna è mobile звучала прямо из воздуха. Я думаю, он пытается что-то сказать мне, падре. Я думаю, его душа не упокоилась, как должна была.

Эмили поражается, каким встревоженным выглядит дон Анджело от этой суеверной чепухи. «Наверное, – думает она, – священникам нужно принимать сверхъестественное всерьез». Но она думала, что у дона Анджело останется хотя бы толика здорового скептицизма. Вместо этого он сам становится ужасно похож на привидение с белым как мел лицом. Он поднимает дрожащую руку.

– Я произнесу молитвы для изгнания духов. Мы должны вместе помолиться за его душу.

– О нет, – возражает Эмили. – Я же вам точно не нужна? Я не… ну, я не то чтобы…

– Конечно, вы нам нужны, синьора Робертсон, – говорит дон Анджело. – Это ваш дом.

– Может, у них в Англии нет привидений, – ядовито предполагает Олимпия.

Это задевает патриотические чувства Эмили.

– Конечно, у нас есть привидения, – разгорячившись, рассказывает она. – Как же Анна Болейн? Ее призрак гуляет по замку Хевер. И в Лондонском Тауэре. – Ее взгляд падает на фотографию на высокой полке. – А Хэмптон-Корт? – торжествующе спрашивает она. – Там кучи привидений. – Она тянется за фотографией Сиены и Пэрис в Хэмптон-Корт, сделанной много лет назад, когда Пэрис было всего пять. При этом она что-то смахивает, и оно падает на пол. Это крест. Крест, найденный на трупе Карло Белотти.

Дон Анджело поднимает его.

– Держи, – говорит он Олимпии. – Наверно, ты захочешь его сохранить. Он должен быть тебе дорог.

Дальнейшие события происходят так быстро, так неожиданно, что Эмили потом понадобится несколько дней, чтобы выстроить их в связную цепочку. И когда она это сделает, то поймет, что они навсегда впечатались ей в память.

Олимпия смотрит на дона Анджело. Он смотрит на нее сначала с добродушным беспокойством, а потом – с нарастающим ужасом.

– Assassino! – внезапно кричит она. – Убийца!

– Нет, – говорит священник, пятясь назад и поднимая руки в мольбе. – Нет… Я клянусь…

– Assassino! – снова кричит Олимпия. И бросается к топору.

– Нет! – вскрикивает Эмили. Слишком поздно.

Олимпия наступает на дона Анджело.

– Нет… – умоляет он со странным отчаянием. – Нет…

Она поднимает топор. Дон Анджело обрушивается на пол.

– Дон Анджело! – Эмили бежит к нему. Он лежит на боку с вывернутой рукой, лицо белое, как замазка. Проходит несколько секунд, прежде чем Эмили понимает, что топор его не тронул.

– Сердечный приступ, – доносится до нее отстраненный голос Олимпии из центра комнаты.

– Ради бога! – кричит Эмили. – Вызовите скорую!

Но Олимпия просто стоит там с топором в руке, как постаревшая Лиззи Борден[135]. Эмили хватает телефон (слава богу, он в кармане) и вызывает скорую помощь.

– Скорую. Вилла «Серена». Скорее!

Масса времени уходит на то, чтобы соблюсти все формальности, и Эмили боится, что дон Анджело умрет до того, как она закончит оформлять вызов. Но когда она кладет телефон, священник все еще дышит: ужасными хриплыми, свистящими вдохами. Олимпии нигде не видно.

– Я здесь, – говорит Эмили. – Не беспокойтесь. Все будет хорошо. Постарайтесь не разговаривать.

Дон Анджело улыбается. Задумчивая, болезненная улыбка растягивает синие губы.