Секрет виллы «Серена»

– Конечно, – Вирджилио чуть наклоняет голову. – Я слышал, что вы очень красивая, что у вас две чудесные дочери и один прекрасный маленький сын. Я слышал, что мой двоюродный племянник досаждает вам раскопками на вашей земле и заполняет ваш дом скелетами.

Официант приносит шампанское и театрально показывает его Вирджилио. Тот нетерпеливо машет рукой, чтобы его поскорее разлили.

Рафаэль смеется. Он выглядит очень расслабленным в присутствии своего пугающего двоюродного дяди.

– Да, это правда, я был жутким мучением для миссис Робертсон.

– Нет, – бормочет Эмили. – Ты был очень добр.

– Добр? – Вирджилио вопросительно смотрит на Рафаэля. – Вы говорите, был добр?

– Очень добр.

– Должно быть, он изменился, – отвечает Вирджилио просто. Он поднимает бокал. – Salute![126]

– Salute! – повторяют они хором. Такое чувство, словно они оказались в фильме; свечи на столе отбрасывают драматические тени на лицо Вирджилио и играют бликами на фужерах для шампанского. «Не хватает только музыки из “Крестного отца”», – думает Эмили.

– Какие новости про скелеты?

– Ну, ты знаешь, что мы похоронили их с почестями, – иронично улыбается Рафаэль.

– Да, – сухо отвечает Вирджилио. – Я не пришел на похороны, но Джованни и Ренато там были. Они говорят, что это было то еще зрелище. Анджело сделал честь всем нам.

– Так я слышал, – серьезно отвечает Рафаэль.

– Вы знали Карло Белотти? – спрашивает Эмили. Вирджилио широко улыбается, но несколько минут не отвечает. Затем говорит более мягким, чем за все время беседы, голосом:

– Да. Я знал его. Мы все знали его. Он был смельчаком, хотя поставил наши жизни под угрозу.

Эмили думает, что хоть все и называли Белотти храбрецом, каждый – Романо, Вирджилио, даже дон Анджело – добавил какое-то «но».

– Вы рисковали жизнью, укрывая партизан? – спрашивает она.

Вирджилио кивает, лицо его темное в полумраке.

– Да. Рамм, фашистский генерал, был ужасным человеком. Говорят, что в Лукке за восстание партизан он приказал бросить младенца в печь на городской площади. Приказал сжечь заживо, и чтобы семья смотрела.

– Господи! – в ужасе произносит Эмили.

– Да, – говорит Вирджилио с насмешливой улыбкой. – Думали, нам было легко быть зажатыми между фашистами, партизанами и американцами? Когда партизаны освободили Монте-Батталью для американцев, Рамм приказал уничтожить всю деревню. Даже я знаю, что это такое – когда тебя ведут на городскую площадь вместе с братом, чтобы там расстрелять. «Молитесь», – сказали они нам. Я помню, что просил Пресвятую Богородицу позаботиться о моей матери. Потом я гордился тем, что мои последние мысли были о матери.

– Но вас пощадили?

– Как видите. – Вирджилио делает жест, указывая на себя и, каким-то образом, на весь ресторан, на всю сияющую комнату с головами оленей и фотографиями заснеженных гор. И это тоже, словно говорит он, пережило фашистов, даже если и пришлось их сначала здесь кормить.

– Почему?

– Кто знает? Рамм, говорят, получал приказы сверху. Мы никогда не узнаем. Нас пощадили: моего брата Северино и меня. Его убили год спустя, во время восстания в Генуе.

– Ваш старший брат, дедушка Рафаэля, погиб в Испании, да?

– Да. – Вирджилио сочувственно протягивает ладонь Рафаэлю. – Да, бедняга Амадео. Это, конечно, его вина. Мы были братьями «Коммуниста». Поэтому Рамм нас так ненавидел. Даже сейчас некоторые люди в городе называют это место красным рестораном, il ristorante rosso. И все из-за Амадео. Земля ему пухом.

– Здесь ели фашисты, да? – спрашивает Эмили, думая, что красный ресторан, скорее всего, не сильно изменился за последние шестьдесят лет.

– Да. Не эсэсовцы, но первые немцы, которые пришли сюда. Моя мама всегда говорила, что они были джентльменами. Был один, которого она очень любила, он предупредил об эсэсовцах, посоветовал прятать драгоценности и уходить на холмы. Да, моей маме нравились те первые немцы. Если не считать картошку. Она всегда говорила, что они ели слишком много картошки. Так же, как итальянцы едят хлеб.

– К слову, – замечает Рафаэль, – твоя риболлита хороша как никогда. – И разговор плавно поворачивается к еде. Но Эмили, следя за жестом Вирджилио в сторону кухни, за его комплиментами повару, внезапно замечает то, что раньше ускользало от ее внимания. Между фотографией футбольной команды Монте-Альбано и пыльными бутылками кьянти на полке стоит человеческий череп.

Они едут домой сквозь ужасный дождь. Оба молчат, единственный звук – неумолимый стук дворников. Эмили рада, что они в джипе; его колеса бешено крутятся, поднимая их по насыпной дороге. Перед ее террасой образовалось озеро, и желоба прогнулись под тяжестью воды.

Рафаэль выключает мотор, но никто из них не двигается. Секунду фары освещают терракотовую виллу, мутную из-за дождя, но потом Рафаэль щелкает выключателем, и они погружаются в темноту.

– Спасибо тебе за чудесный вечер, – вдруг начинает лепетать Эмили. – Еда была прекрасной, и я была рада познакомиться с твоим дядей…

– Ш-ш-ш. – Рафаэль наклоняется к ней. – Время разговоров прошло.