Секрет виллы «Серена»

– Обычно в январе гораздо холоднее, – говорит Рафаэль, захлопывая за ней дверцу, и бежит к водительскому сиденью. Несмотря на то что идет дождь, на нем ни шапки, ни капюшона; его черные волосы промокли и распрямились. Без кудрей он выглядит иначе, каким-то более опасным.

Эмили не сомневалась, что Рафаэль отведет ее в «Ла Форесту». Как и Майкл, он, кажется, уверен, что семейный ресторан – его личная кухня. Он даже ведет себя так, словно сам готовит еду; заказывает сложные блюда, которых нет в меню, но которые повар, безусловно, будет счастлив для нее сделать.

– Мы будем знаменитую риболлиту, – сообщает он. – Ты должна это попробовать. – Потом он подробно описывает, как ее делают, хотя Эмили сомневается, что он вообще умеет готовить.

– Я люблю такую еду, – говорит она.

– Это сuсina povera, – улыбается он. – Еда бедных людей, хлеб и паста с оливковым маслом и чесноком. Ничего экзотического, ничего необычного. Не похоже на французскую еду.

Эмили кивает, думая о «Витторио» с его изысканным меню для гурманов. Когда-то «Витторио» казался ей самой сущностью Италии, но теперь, когда она действительно живет в этой стране, она знает, что Италия совсем другая. А Майкл? «Возможно, – внезапно ее осеняет, – возможно, он тоже был ненастоящим». А если так, то она наконец свободна. Чувствуя легкое головокружение, она делает глоток вина. С нотками дерева, ягод и зимы.

– Чудесное вино, – говорит она. – Как называется?

Рафаэль пожимает плечами.

– Я не знаю. Что-то местное, – он злорадно улыбается. – Мы же не хотим, чтобы всякие английские туристы без конца обсуждали вино. – Он включает ужасный английский акцент и дразнится: – Ах, смотрите, чудесное «Монтепульчано 1982». Давайте возьмем его домой и замучаем всех до смерти бессмысленными разговорами!

Эмили смеется.

– Это большая часть впечатлений людей о Тоскане, – говорит она, – еда и вино. Я где-то читала, что из-за того, что туристы мало разговаривают (поскольку обычно не знают языка), у них усиливаются другие чувства: вкус, осязание и зрение.

– Должно быть, поэтому они так любят смотреть достопримечательности, – говорит Рафаэль. – Все дело в зрении.

– И они делают фотографии, чтобы доказать, что видели это, – добавляет Эмили, чувствуя удовлетворение оттого, что она больше не турист, сидит в итальянском ресторане с племянником владельца и пьет вино, которого нет в винной карте.

– Так, значит, ты не туристка? – поддразнивает ее Рафаэль.

– Нет, – обиженно произносит Эмили. – Я здесь живу.

– Я здесь родился, – говорит Рафаэль, отодвигаясь назад, пока на стол ставят тарелки с риболлитой, – но я не чувствую себя здесь дома. Тут я все еще Рафаэль Американо. Все еще сумасшедший археолог.

– Но ты их сумасшедший археолог, – поправляет Эмили, стараясь не слишком жадно наброситься на еду. Риболлита – разновидность супа с кусочками хлеба – невероятно хороша.

– Может, – говорит Рафаэль. – Но все еще злодей, который убил свою жену.

Теперь, когда он наконец поднял эту тему, Эмили вздыхает с облегчением. Мертвая жена, красивая и обреченная, как из сказки, больше не стоит между ними.

– Они же не могут так думать всерьез?

– Разве? На годовщину ее смерти каждый год кто-то присылает мне ее фотографию. Внизу подписано: «Киара Белотти, убита Р. Мурелло в 1992».

– Не может быть! – шокировано произносит Эмили. – Кто бы стал заниматься подобным?

Рафаэль пожимает плечами, но Эмили думает, что у него есть близкая к правде догадка. Если подумать, у нее и самой есть подозрения. Рафаэль вздыхает, делает глоток вина, а затем рассказывает:

– Я поначалу не знал, что у нее анорексия. Звучит глупо теперь, но не знал. Она, конечно, была очень худой, но многие девушки худые. И мне казалось, она хорошо питается. Когда мы куда-то ходили, ей всегда нравилась еда.

– Ты приводил ее сюда? – спрашивает Эмили, зная ответ.

Рафаэль кивает. Глаза у него темные и бездонные.

– Ей нравилось здесь. И она всем нравилась тоже. Ей готовили особый пудинг, малиновый торт. Откуда мне было знать, что она вызывала рвоту, стоило ей вернуться домой?

– А после свадьбы? Ты не догадался?

– Поначалу нет. Но потом я стал что-то подозревать. Ее десны кровоточили, изо рта странно пахло. Я начал читать все книги, все статьи из журналов, пытаясь узнать об этом больше. Но я не мог с ней поговорить.

– Почему нет?

– Она просто отказывалась. Я знаю, что это звучит нелепо, но она просто вычеркнула это из своего сознания. Просто отказывалась признать, что происходит. Она была живым скелетом, черт возьми, но убеждала меня, что все в порядке. Я не знал, что делать. Если бы ее мать была жива, может быть, она бы могла помочь, но она умерла за несколько месяцев до свадьбы. Сейчас я думаю, что, возможно, тогда все и началось. Киара была очень близка с матерью.

– Ты убедил ее пойти к доктору?