Секретарь

— Не немец он, — сказал Лёшка. — Мечник. Жилистый такой, уверенный в себе. Я ему пожаловался, что, мол, здесь у нас нет ца, а без ца я как бы пустое место, потому что только голову о стену разбить могу. С разбега. Знаешь, что он мне ответил? Что человек может менять реальность десятком тысяч способов. Если, конечно, захочет. Он сказал: стену можно снести, перепрыгнуть, перелететь, проползти или же сделать в ней дверь. Никакое ца здесь не нужно. Даже, сказал, без ца понадёжней будет.

— Зашибись, — уныло произнёс Тёмыч. — Только сам он наверняка только ца и пользуется.

— Нет, ходит, как обычно.

— Ну и дурак.

— Поумнее нас будет. Я тоже, знаешь, не особо по квартирам прыгаю.

— У тебя потому что ца то есть, то нет.

Тёмыч попытался раздавить носком кроссовки незаметно подобравшийся к ноге ком, но тот ловко увильнул в сторону.

— Так ты идёшь? — спросил Лёшка. — Мне, в сущности, телохранители не нужны. Я могу вас и здесь оставить.

— Да иду, иду, — отозвался Тёмыч, не оставляя попыток раздавить злосчастный пух, который, крутясь около, словно нарочно испытывал его терпение.

— Прошу! — поднырнул в это время Женька, приглашающе согнув руку кренделем. — С ветерком до Суворова!

— Да иди ты!

Тёмыч вскинул ногу, но и здесь ему не повезло — Журавский успел отскочить.

— Кажется, надо бежать, — сказал он Лёшке.

— Согласен, — кивнул тот. — Тёмыч явно в гневе.

— Он страшен и невменяем.

— Скорее, невсебяем.

— Бежим!

Женька припустил первым. Лёшка решил не отставать. Оттолкнулся от стены, обогнул старушку, стоящую на тротуаре.

— Эй! — закричал Тёмыч, вскидываясь. — Придурки! Вы что, совсем с ума сошли? Какой я невсебяемый?

— Первостатейный! — на бегу обернулся Лёшка.

Заскочив за угол, они дождались, когда, сердито сопя и шумно топая, к ним забежит Тёмыч, и с воплями набросились на него.

— Ага! Вяжи его!

— У меня верёвок нет.

— Тогда бей его!

— Бью!

Тёмка со смехом заизвивался под тычками.

— Вы чего? Ай, блин! А ещё друзья называются!

— Ну а кто ж ещё? — сказал Лёшка. — Они самые!

С неодобрением косясь на них, мимо прошли мужчина и женщина. Оба в шортах, оба — в вытянутых майках.

— Это чтоб ты знал, — предупредил Женька, стукнув друга по плечу, — оставишь нас здесь одних и рванёшь в Ке-Омм, мы тебе ещё не такое устроим!

— Ну, блин! — сжался, закрылся руками Тёмыч. — Ну, отстаньте! Ай! Да не сбегу я! Всё!

— Точно?

— Да!

Нападающие отступили.

Ещё несколько секунд Тёмыч не решался опустить руки, видимо, ожидая повторной экзекуции, но потом выпрямился.

— Вот вы рожи протокольные! — на лице его засияла весёлая улыбка. — Куда, блин, от вас сбежишь? Один сквозь стены достанет, другой придавит и не заметит.

Женька прихватил Тёмку за шею.

— Потому что мы — банда!

До переулка Суворова они добрались, дурачась и подначивая друг друга, поймает ли кто летящий пух ртом.

Ловили все вместе, но безрезультатно. Тёмыч чуть не поймал столб фонарный, Лёшка вовремя его дёрнул в сторону.

Солнце выглядывало из-за крыш, гавкали собаки, компания с гитарами и рюкзаками садилась в автобус с надписью «Заказной», слышался смех и задорные выкрики. Пахло кофе, травой, от проехавшего автомобиля — бензиновым выхлопом.

Пух — пух был всюду.

— Да уж, райончик, — сказал Женька, когда до дома, в котором жила тётя Вера осталось метров двадцать.

Серые, облупленные здания сдвинулись, втиснулись в соседей оббитыми углами, будто бы настороженно присели, вглядываясь в пришельцев пыльными оконными стеклами. Поверни голову и увидишь — солнечная улица осталась за косо упавшей тенью, похожей на гильотинный нож. Вся жизнь — там.

— Ну, всё, — Лёшка стукнулся с друзьями кулаками. — Я пошёл.

— Мы можем и подождать, — не слишком уверенно предложил Тёмыч.

— Это не быстро.

— Ясно, — сказал Женька.

Впереди, в разбитых подъездных дверях дома, едва-едва, поверху, задетого солнцем, курили три или четыре крепких фигуры.

И смотрели, кажется, на них.

— Идите, — сказал друзьям Лёшка, — я, если что, сквозь стенку.

— А… ага, — кивнул Тёмыч.

— Ты уверен? — спросил Женька.

— Уверен, — сказал Лёшка.

— Мы пойдём, когда ты войдёшь.

— Я в другой дом.

— А, ну, тем лучше.

— Идите.

Лёшка махнул друзьям рукой. Сделал несколько шагов, обернулся. Тёмыч шёл назад, а Женька всё ещё стоял с независимым видом. Впрочем, те, для кого он стоял, докурив, уже скрылись в подъезде.

Мелькнуло заложенное кирпичом окно.

Лёшка поднялся наверх и знакомым, узким, рыжеватым коридором вырулил к обитым дерматином дверям с двумя кнопками звонков. «Генрих». «Пантелеева». Канарейка хрипло пробулькала в глубине квартиры.

— А, Алексей.

Открыв дверь, тётя Вера отступила в сторону. В этот раз она была в платье и длинной вязаной шали с кистями.

— Заходи.

— Я не рано? — спросил Лёшка.

— Ты к чаю, — сказала тётя Вера. — Раздевайся.

Лёшка снял куртку и освободился от кроссовок.

— А кто такой Генрих?

— Бывший жилец. Здесь на самом деле две квартиры, то есть, четыре комнаты с общими кухней и санузлом. Только Рудольф Андреевич года два как выехал.

— Куда?

— К родственникам.

— В Израиль?

Тётя Вера фыркнула.