Секретики

Я чувствовал, что прокололся по-крупному, а потому не стал приставать к ней с вопросами. Впрочем, очень скоро перестал об этом думать и заснул. Шпионы мне не снились.

Так на актерской карьере был поставлен крест, и на Театральную площадь я долго не наведывался. О том, что фонтан у Большого был в те времена излюбленным местом встречи геев, я узнал сильно позже, как и о самих геях.

14

Через год после шарады, когда я окончил шестой класс, мы переехали на другую сторону железной дороги. Публика здесь была попроще. Мы снимали у дяди Лёши и тети Веры половину их зимнего каменного дома. Летом хозяева перебирались в комнатку у кухни, ссылая сына и дочь на второй этаж, его дядя Лёша еще достраивал. Дом был большой.

– В маленьком доме я всё детство провел, вот он где у меня, – говаривал дядя Лёша, проводя ребром ладони по шее, словно хотел ее отрезать окончательно. Там у него был глубоченный шрам, как будто шею пилили-пилили, но недопилили. Это был след от тяжелого осколочного ранения, после которого его долго лечили в госпиталях, а потом комиссовали.

Дядя Лёша работал возчиком в колхозе, уезжал чуть свет на лошади, запряженной в открытую телегу, и возвращался после обеда с прибытком – мешком цемента, песком, кирпичами, досками, которые шлифовал ручным рубанком… Как я теперь понимаю, стройматериалы он воровал с колхозных строек. Выпив как-то вечером, он познакомил меня с философией советского колхозника:

– В колхозе я немного работаю на государство и немного на себя, а тут, – он обвел указательным пальцем свой небольшой участок, – много и только на себя! Дачник – человек с деньгами! Я сделаю столб – рубль мой. А сто столбов – сколько будет?

– Сто рублей, – моментально скалькулировал я.

– Во-о. Столбы всем нужны, забор без столба не поставишь. А бетонный столб стоять будет, когда нас уже закопают. Дети мои голодать не будут, мы наголодались, детям не дам!

Он был изрядно пьян, и многое из сказанного им я тогда не понял.

– А если придут отбирать, не дамся. Думаешь, я с войны оружие не принес? Есть у меня. И пистолет есть!

– Кто придет, дядя Лёша?

– Не дамся. Не те теперь времена!

Я стал упрашивать показать мне трофейный пистолет.

– А кто сказал, что у меня есть? – На лице его появилась глупая улыбка. – Всегда уходи в несознанку. Ничего не знаю, и баста! И хрен докажут! Всё, пошел я спать, а ты как хочешь.

Он тяжело поднялся и, пошатываясь, побрел к дому. Запомнил я этот разговор из-за вожделенного пистолета, который у него, конечно же, был и который он так мне и не показал.

Дядя Лёша подхалтуривал, как тогда называли работу на себя: закладывал в длинную двухметровую форму из досок проволоку-арматуру, мешал лопатой цемент в корыте, заливал его в форму, а когда бетон чуть схватывался, вставлял в него железные скобы для жердей. Со своей нормой – три столба в день – он легко справлялся. Столбы шли нарасхват, дело его процветало.

Тетя Вера занималась хозяйством: она держала корову, кур и двух поросят. Яйца, творог и молоко мы, как и половина улицы, покупали у нее. Над коровьим стойлом в большом сарае был огромный сеновал, где мне разрешалось спать. Там были сделаны специальные лежки с ватными матрасами, подушками и одеялами. Мама постелила мне простыни и выдала наволочку. Ночевать на сеновале мне нравилось еще и потому, что оттуда было легко убежать и отправиться прямиком к уличному заводиле Карамбе. Когда в доме всё стихало, мы с Серёжкой, сыном хозяина, надевали резиновые сапоги и спускались на улицу. Сапоги были нужны, чтобы не намочить штанины, по мокрым штанинам взрослые могли догадаться, что мы гуляем по ночам. Этот нехитрый способ обмануть бдительность моих родных придумал Серёжка, он же и раздобыл мне огромные сапоги. Я надевал две пары носков, бегать в них было трудно, а при ходьбе они издавали хлюпающие звуки, что вызывало насмешки у старших приятелей, наградивших меня кличкой “Шлёп”. Кличка не прижилась, скоро все привыкли к безразмерным сапогам, и меня снова стали звать просто по имени.

Карамба жил у леса в маленьком летнем домике с пожилой матерью, которую мы видели редко: она почти не выходила из дома или ночевала в Москве. Полагалось свистнуть трижды у калитки и, услышав залихватский свист в ответ, ждать, когда в окошке загорится свет. Вскоре появлялся наш друг и вожак – в черном брезентовом плаще, шляпе с загнутыми полями и с гитарой за спиной. На запястье в петле он носил огромную сосновую булаву с деревянными шипами. Булава предназначалась деревенской шпане, с которой мы почему-то так никогда и не встретились. Карамба был худой и жилистый, с длинными, по тогдашней моде, волосами, на шее сновал выпирающий кадык. Свою кличку он получил от ручной вороны Кары. Кара была ворона-альбинос, которую он подобрал птенцом, выходил, и с тех пор они были неразлучны.