Секретная династия

«Я знавал много стариков, — вспоминает позже Долгоруков, — я всегда любил вызывать их на разговоры, слушать их, записывать их рассказы; воспоминания некоторых из них шли далеко назад и часто основывались на воспоминаниях других стариков, которых они сами знали в отдаленные дни их молодости. Явись к большей части таких людей человек, занимающийся историей, хоть будь Тацитом или Маколеем, ему бумаг этих не сообщат... Но явись человек, хотя бы ума ограниченного, только занимающийся родословными, и ему поспешают все показать и все сообщить»[399]. Для губернаторов, сенаторов, министров, даже членов царской фамилии Долгоруков — свой, а среди своих, за многими дверями, возникает иногда уютное чувство особой откровенности, когда можно высказать почти все про всех.

Первый тревожный для власти сигнал о направлении долгоруковских занятий поступил еще в 1842 году, когда под псевдонимом граф Альмагро князь напечатал в Париже по-французски «Заметки о главных фамилиях России»[400]. В этой книге он, между прочим, настаивал на том, что Романовы, воцаряясь в 1613 году, обещали советоваться с народом (земскими соборами), но вскоре позабыли свои конституционные заверения. Кроме того, в брошюре имелись намеки на некоторые события, давно приговоренные к умолчанию, — убийство Павла I, декабристы. Другое издание книги с прямым указанием на авторство князя Петра Долгорукова появилось тогда же в Брюсселе и Лейпциге[401].

Первоначально в Петербурге не разобрались, какова книга Альмагро. 22 декабря 1842 г. (3 января 1843 г.) газета Министерства иностранных дел «Journal de St. Petersbourg» еще рекламировала выходящий труд. Однако вскоре, как сообщала осведомленная английская «Morning post», «князь послал книги в Санкт-Петербург, где они произвели большую сенсацию, особенно предисловие от 7 января 1843 г., где говорилось о готовящейся истории России. Мы информированы, что Долгоруков не передал в верные руки свою историю и что он надеется такой мерой смягчить угрожающие ему репрессии»[402]. В русской печати, понятно, ничего не сообщалось об этой операции, и тем интереснее реакция осведомленной французской прессы.

28 марта 1843 года «Journal des debats» сообщала о приглашении Долгорукову явиться в Россию: «Его брошюра произвела громадное впечатление при дворе, словно она содержала ниспровергательные идеи и опаснейшие тенденции. Вот место, которое особенно сильно задело императора Николая: «Конституция, которой Михаил Романов присягнул в 1613 году, а его сын и наследник Алексей — в 1645, не разрешала государю без предварительного обсуждения обеих палат [земского собора, боярской думы] устанавливать новые налоги, заключать мир и приговаривать к смерти [...]. Петр I, который видел мало толку в конституционных формах, упразднил обе палаты, и после того ни одна русская книга не смела о них упоминать. Однако официальные документы сохраняются в государственных архивах».

Ссылаясь на известия, полученные от собственного корреспондента, та же газета отмечала другое место, вызвавшее гнев императора: объявление Долгорукова, что он представит русское дворянство «от его зарождения, покажет изменения в нем — как его цивилизовали силой против воли и как, однажды, встав на этот путь, оно зашло более далеко, чем желали его цивилизаторы». Развитие этой мысли Альмагро — Долгорукова обещалось читателям в сочинении, начатом автором три года назад «и в настоящий момент близком к завершению... Эта работа, озаглавленная “История России после установления династии Романовых”, будет завершена к маю».

Газета «Temps» 29 марта 1843 года сообщила, что нельзя было нанести худшего оскорбления Николаю I, как напомнить, что он занимает трон согласно конституционным условиям: «Император Николай к тому же имеет личные, особые мотивы гневаться на эти напоминания, так как он знает, что заговор 1825 года, который имел среди своих вождей Трубецкого, стремился к установлению конституции 1613 года, уничтоженной с основанием Петербурга»[403]. Смысл сочинения Долгорукова французские газеты видели в том утверждении, что свобода в России — очень древняя, а деспотизм — нов (когда-то эту мысль высказывала де Сталь).

Николай I и Бенкендорф затребовали Долгорукова в Россию, где его арестовали и отправили на службу в Вятку (за восемь лет до того именно в Вятке уже отслужил ссыльный Александр Герцен). Однако даже из ссылки опальный князь сумел надерзить: он написал Бенкендорфу, что смиренно принимает перемену местожительства, но, согласно закону о вольности дворянской, никто не может заставить его служить. Николай был так изумлен, что велел «освидетельствовать умственные способности» сосланного, и все же от службы освободил, а вскоре вернул из ссылки (слишком знатная фамилия и влиятельная родня!). К тому же другой дворянский публицист — Иван Головин, выступивший в это время с заграничным памфлетом против Николая I, отказался вернуться по вызову III отделения, был объявлен вне закона и косвенно облегчил участь более послушного Долгорукова[404].