В секретных государственных архивах осталась часть долгоруковских бумаг, конфискованных у него при аресте[405]
. Князь продолжал свои генеалогические занятия, но после полученной встряски сделался много осторожнее. Впрочем, его сложные оппозиционные настроения не выветрились от вятских морозов. Уже в это время аристократический протест «боярина» Рюриковича соединялся с мыслями о пользе различных дворянских выступлений против деспотизма. В частности, Долгоруков видел в своих действиях продолжение декабризма, претендуя на историческое наследство людей 14 декабря.«Мы с тобою, уже доживающие пятый десяток лет наших, — писал позже Долгоруков И. С. Гагарину, — помним поколение, последовавшее хронологически прямо за исполинами 14 декабря, но вовсе на них непохожее; мы помним юность нашего жалкого поколения, запуганного, дрожащего и пресмыкающегося, для которого аничковские балы составляли цель жизни. Поколение это теперь управляет кормилом дел — и смотри, что за страшная ерунда. Зато следующие поколения постоянно улучшаются, и, невзирая на то, что Россия теперь в грязи, а через несколько лет будет, вероятно, в крови, я нимало не унываю, и все-таки —
Двенадцать листов заполнены не слишком разборчивым черновым почерком князя: «нотаты», т. е. заметки о декабристах[407]
. Как будто ничего особенного — список осужденных по делу 14 декабря; список почти полный, 114 человек из 121, с точным указанием места ссылки, а также географии и хронологии последующих перемещений каждого по Сибири и Кавказу. Эти сведения сейчас легко доступны любому — достаточно взять изданный в 1925 году «Алфавит» декабристов, к которому первоклассные знатоки Б. Л. Модзалевский и А. А. Сиверс составили примечания с максимальным числом подробных данных о каждом революционере. Точные сведения о судьбе ссыльных взяты учеными в основном из тех дел, которые были заведены в секретном архиве III отделения на каждого осужденного декабриста и где фиксировались все скудные внешние перемены их существования: выход на поселение, разрешение или запрет служить, освобождение, но под надзором, или амнистия для тех, кто дожил...Но откуда же в XIX веке князь Долгоруков мог получить такую сводку и, вероятно, позже поделиться ею с Герценом и другими противниками власти?
Сто четырнадцать лиц — и почти все сведения абсолютно точны; формулировки же часто именно такие, как в соответствующих делах III отделения.
Может быть, эти данные были почерпнуты у какого-либо ссыльного? Но каждый знал обычно лишь о группе товарищей, соседей по ссылке, и уже куда хуже представлял более дальних друзей по несчастью. Никто из них не мог бы верно и своевременно узнать десятки дат — скажем, день перевода Михаила Нарышкина из одного черноморского батальона в другой, точную формулировку секретного определения о необходимости «Дивова содержать в работах особо» или о смерти Лунина в Акатуевской тюрьме.
Наиболее вероятный вариант — князь Петр Владимирович (или его информатор) сумел при помощи своих связей заглянуть в секретные дела III отделения; возможно, через третьих лиц, усиливая свою просьбу деньгами или заверениями о необходимости для собирателя дворянских родословных точно знать, в какой глухой волости содержатся бывшие князья Волконский, Трубецкой, Щепин-Ростовский и в каком монастыре оканчивается жизнь князя Шаховского.
Дату проникновения Долгорукова, или его корреспондента, в недра «всероссийской шпионницы» (долгоруковское выражение) тоже можно установить. Дело в том, что подробнейшие сведения о судьбах декабристов обрываются на 1846 годе. Смерть Лунина (3 декабря 1845 г.) еще отмечена, об освобождении из Петропавловской крепости Батенькова (январь 1846 г.) тоже есть, но о перемещении его в Томск в марте 1846 года уже не сказано: видно, этот факт не успел еще осесть в секретном деле. Нет сообщения и об увольнении от службы Беляева-второго (21 января 1846 г.) и вообще никаких более поздних событий, как, например, смерть Иосифа Поджио (1848 г.), Митькова (1849 г.) и др.
Конечно, версии о том, как князь получил эти данные, могут быть разнообразными; не исключено, что справка, обрисовавшая положение декабристов на 1846 год, составлялась для какой-то важной персоны, а к Долгорукову попала позже, но так или иначе в мертвое николаевское время, в конце 1840-х годов, из самого секретного николаевского ведомства утекли на волю сведения о тех, кого старались забыть...