Секретная династия

Время постепенно раскрывало «адские козни», окутывавшие последние дни Пушкина, и рассеивало мрак, за которым скрывалась подлинная история угрюмого николаевского тридцатилетия.

Глава IX. Долгоруковские бумаги

Освободили крестьян не Александр II, а Радищев, Новиков, декабристы. Декабристы принесли себя в жертву.

Л. Н. Толстой, 8 мая 1905 г. (запись Д. П. Маковицкого. Опубликована в 1971 г.)

К 1861 году Вольная печать Герцена и Огарева «раскрепостила» уже немало областей российской истории: XVIII век, декабристы, Пушкин, 1840-е годы.

История прямых предшественников по мыслям и борьбе — декабристов только открывалась «антикорфикой» 1857—1858 годов.

После амнистии возвратившиеся декабристы сделались шестидесятниками; в России и за границей во время подъема 1856—1863 гг. произошло «второе явление» декабря. В Вольных изданиях Герцена появились, полностью или частично, сочинения Лунина («Взгляд на тайное общество...», «Разбор Донесения следственной комиссии», «Письма из Сибири»); воспоминания Николая и Михаила Бестужевых, И. Д. Якушкина, И. И. Пущина, В. И. Штейнгеля, Н. Р. Цебрикова, А. Ф. Бриггена, М. И. Муравьева-Апостола. Ф. Ф. Вадковского, В. Н. Соловьева, А. А. Быстрицкого, А. Е. Мозалевского, С. П. Трубецкого; мемуары «недекабристов» (термин из «Полярной звезды») о встречах с декабристами. Кроме того, впервые увидели печать десятки вольных стихотворений первой четверти века.

Главными «поставщиками» этих рукописей в герценовскую печать были сами декабристы, связанные дружбой и делом с кругом молодых общественных деятелей, историков, публицистов — М. И. Семевским, А. Н. Афанасьевым, В. И. Касаткиным, П. А. Ефремовым, Н. В. Гербелем и особенно Е. И. Якушкиным. Как известно, Якушкин-младший был вдохновителем почти всех декабристских мемуаров 1850—1860-х годов, передавал уже завершенные рукописи другим свидетелям события для дополнения и затем отсылал их Герцену.

Вольная печать, однако, приводила в движение не только рукописи, исходившие от близких сторонников и соратников, но также разнообразные документальные пласты, скрытые под спудом еще за много лет до этого... Существенным эпизодом в сражениях за декабристское наследство были документы и материалы, собранные и опубликованные П. В. Долгоруковым, видным представителем русской эмиграции 1860-х годов, выступавшим по ряду вопросов, особенно при рассекречивании прошлого, заодно с Вольной печатью Герцена и Огарева.

Петр Владимирович Долгоруков — потомок знатнейшей княжеской фамилии (непосредственно происходившей от причисленного к святым древнего князя Михаила Черниговского), полагавший себя более родовитым, чем Романовы, — с ранних лет он был известен как нарушитель светских законов и приличий. Уже в 11 лет за какую-то шалость его изгоняют из камер-пажей, и придворная карьера пресекается. С юных лет 1е bancal (кривоногий — так дразнили хромого аристократа) был зол и мстителен.

Впрочем, к началу 1840-х годов аристократическая родня и свет решили, что если «непутевый князь» занялся дворянскими родословными, то это значит, что он утих и соответствует своему титулу и богатству. В течение многих лет он подготавливает четыре тома «Российской родословной книги», сохраняющих научную ценность до сего дня.

Все это, как выяснилось позже, было только поверхностью явлений, под которой накапливался грозный заряд обиды, мстительности, честолюбия, своенравия и, наконец, свободомыслия.

Меж тем в тиши Чернского уезда Тульской губернии и во время поездок в столицы и за границу князь узнавал, собирал, систематизировал разнообразнейшие секретные документы, рассказы, слухи.

Пушкина, как отмечалось, с опаской пускали в архивы, тайные мемуары императрицы Екатерины II не разрешалось читать даже взрослому наследнику престола. Подлинные документы Тайной канцелярии и Следственной комиссии 1825—1826-х годов лежали закованные в сундуках, а прочность замков постоянно свидетельствовалась...

И в это самое время «кривоногий князь» читает многие из запретных документов, а также те бумаги, которые в государственных хранилищах не числятся, но сохранились в громадных семейных архивах знатнейших фамилий. Долгорукова охотно допускают к своим тайнам честолюбивые аристократы, чтобы князь представил все «как нужно» в своих генеалогических трудах. С ним охотно и откровенно говорит князь Дмитрий Голицын, московский генерал-губернатор в течение четверти века, сын «пиковой дамы». Таков же с ним граф Петр Толстой, один из ближайших к Николаю I людей, некогда участвовавший в убийстве отца своего императора. Один из главных собирателей старинных и недавних документов — Петр Федорович Карабанов на девятом десятке лет не только принимает Долгорукова и потчует удивительными рассказами о прошедшем, но и завещает ему после смерти (1851 г.) целый сундук исторических рукописей.