Секретная династия

Но человек сложен, и личный секретарь Бенкендорфа, исправно исполняя свои обязанности, всегда сохранял в своем внутреннем мире потаенную область, в которую не мог заглянуть даже всевидящий шеф. В той области царил Пушкин. Началось с поклонения младших лицеистов своим «пращурам» (именно так тогда выражались). Когда 27 июля 1831 года Пушкин зашел в лицей, он встретился и познакомился с Павлом Миллером, заканчивавшим курс.

Пушкин разговорился с «внуком по Лицею», спрашивал о старых учителях, лицейских журналах, песнях. «Многие расставленные по саду часовые, — вспоминал Миллер, — ему вытягивались [...]. Когда я спросил, «отчего они ему вытягиваются», то он отвечал: “Право не знаю; разве потому, что я с палкой”». Миллер взялся доставать для Пушкина книги из лицейской библиотеки, и Пушкин четыре раза писал молодому человеку (автографы этих писем сохранились в его архиве и недавно поступили в Ленинскую библиотеку).

Служба при Бенкендорфе не может погасить любовь и интерес к Пушкину, но наступит день, когда эти две жизненные сферы столкнутся, и, по-видимому, Миллер, не колеблясь, выберет сторону Пушкина. В 1834 году он, как отмечалось в прошлой главе, предупредил Пушкина о перехвате его письма к жене на московской почте; через два года — получил в подарок от Пушкина беловой автограф «Замечаний о бунте».

Всю жизнь — на службе и в отставке — Миллер буквально исповедовал культ Пушкина. Сохранились любопытные письма Миллера к его однокурснику, впоследствии академику Я. К. Гроту[389], где мы находим между прочим следующее.

6 февраля 1837 г.

«Спешу уведомить тебя, что граф позволил напечатать стихи твои в “Северной пчеле” — он расспрашивал меня о тебе, и в подкрепление слов барона я со своей стороны также дал самый лестный отзыв о моем старом и добром брате по Лицею. Спасибо тебе за дань Пушкину: она вылилась прямо из души. Вместе с сим я пишу Гречу, чтобы напечатал твои гекзаметры в своей газете, — и ты, вероятно завтра или послезавтра, прочтешь их в том же совершенном виде, в каком они вылились из-под пера».

Однако даже разрешение самого Бенкендорфа, выхлопотанное его секретарем, не смогло помочь делу. Могущественный враг Пушкина министр народного просвещения С. С. Уваров решительно воспрепятствовал публикации стихов в память поэта.

Много лет спустя Грот истребовал у лицейского товарища, уже жившего в Москве, рукопись его воспоминаний о Пушкине. Миллер писал 16 декабря 1859 года: «Насколько позволило мне заглавие моей статьи, настолько упомянул я о тогдашнем быте Лицея, но не более. Личность Пушкина так крупна и так интересна, что все до нее касающееся должно показаться или мелковато, или незначительно. Я по крайней мере так думал и оттого ни о чем другом не распространялся».

1 февраля 1860 года, в связи с приближающимся полувековым юбилеем лицея, Миллер писал Гроту:

«Благодарю тебя за подробности о приготовлениях к юбилею Лицея. Ознаменовать этот день ничем лучше, по-моему, нельзя, как открытием подписки на памятник Пушкину. Давно пора об этом подумать, и если до сих пор об этом в России не думали, то, право, не потому ли, что сама судьба хотела предоставить это дело лицеистам, и для этого ждала 50-летнего юбилея? Нет сомнения, что на наш призыв откликнутся десятки тысяч людей. Досадно, что памятник не может поспеть ко дню открытия памятника тысячелетия России — а отпраздновать открытие обоих если не в один день, то в один год было бы очень интересно и знаменательно. А сколько мест, где памятник Пушкину был бы кстати! И в нашем отечестве — Царском Селе, в нашей бывшей ограде, даже, пожалуй, с надписью: Genio loci[390], и в большом Царскосельском саду, на берегу озера, куда при кликах лебединых стала являться ему муза, и, наконец, в Летнем саду, и на более видном месте, нежели Крылов...»

Миллер даже упрекал Якова Грота, крупнейшего знатока русской литературы, в некоторой недооценке роли Пушкина за счет менее значительных лицейских знаменитостей.

Особенно часто писал Миллер Гроту в 1879—1880 годах. Он представлял в Москве комиссию Академии наук по сооружению памятника Пушкину, и эти его «отчеты» очень интересны для искусствоведа: в них отражается каждый этап в создании опекушинского памятника, все споры, затруднения, восторги, финансовые расчеты, шутки по этому поводу. В письме от 11 мая 1880 года Миллер, между прочим, просит Я. К. Грота упомянуть в какой-нибудь речи (в связи с открытием памятника в Москве) о трех эпизодах, «характеризующих честное и смелое прямодушие Пушкина». Речь идет о хорошо известных фактах — ответе Пушкина на вопрос царя: «Был ли бы ты 14 декабря на Сенатской площади вместе с бунтовщиками?» — и запрещенных стихах, которые поэт сам представил петербургскому губернатору Милорадовичу. Третий эпизод также попал в Пушкиниану, но для нас важно, что известие о нем исходит от секретаря Бенкендорфа, находившегося «близко к событию».