Секретная династия

Правда, в 1862 году шпион навел все же охранку на след одного из посетителей Герцена, у которого нашли важные бумаги, давшие повод к арестам; еще кое-каким агентам удалось просочиться в русское подполье и сохранить инкогнито (что стало известно почти век спустя). Однако при всем том прежние агенты III отделения не обладали тем сплавом опыта и нахальства, не располагали такими средствами и полномочиями, как Романн. Из его отчетов, между прочим, видно, что он умел легко, даже талантливо настраиваться на либеральный или революционный лад. Возможно, агенту приходили на помощь воспоминания юности, когда эти убеждения ему были не чужды (недаром власть так ценила перебежчиков из противного лагеря). Романн, кажется, иногда до того входил в роль, что и впрямь — на минуты или часы — начинал мыслить, как его противники, и в те минуты-часы, когда беседовал с Бакуниным и Огаревым, искренне «не любил» самодержавие... Так или иначе, но он быстро продвинулся к цели: ни Тхоржевский, ни даже Герцен не могли в то время, при всем желании, издать рукописи покойного князя, Постников же объявил, что хочет купить и издать секретные бумаги за свой счет, т. е. исполнить завещание Долгорукова. Наступит день, когда Тхоржевский подаст Постникову (согласно отчету последнего от 2/14 сентября 1869 г.) «в красивом переплете тетрадь, на крышке которой золотыми буквами вырезано “Список бумагам князя П. В. Долгорукова”»[452]. Тетрадь заключала в себе 56 страниц, исписанных одними заглавиями. «Список, насколько память мне дозволила, — отмечал Романн, — сходен с нашим, только гораздо больше — многого у нас нет. Документы, доставшиеся ему [Тхоржевскому] после смерти князя, разделяются на две категории: французские и русские [...]. Вся первая комната, за отделением небольшого прохода, от полу до стены аршина на два была наполнена кипами перевязанных пачек бумаг». Среди них агент выделил переписку Долгорукова с Виктором Гюго, Кавуром, Тьером, Бисмарком и бумаги Карабанова, которые «касаются Екатерины II вообще, ее двора и господствовавших при ней партий», а также сочинения Долгорукова, направленные против Наполеона III. «Тхоржевский сказал мне, — пишет Романн, — что в ненависти к Наполеону покойный князь шел гораздо далее Рошфора. Да и сам Тхоржевский говорил, что давно пора бы сдохнуть этой скотине. Вот как паны чтут своего «благодетеля». А может быть, поляки со смертью Наполеона питают какие-либо надежды?»

Кроме того, в отчете упоминались «бумаги по поводу положения о майоратах царства польского: Долгоруков сильно восстает против дарования сих майоратов генералам: Милютину, Ушакову, Бельгарду и другим[453]; нотаты [наброски, черновики] для записок о декабристах суть собрания биографий и записок Бестужева, Рылеева, Муравьева и других, письмо Тьера, в котором он объясняет причины, заставившие его быть высокого мнения о Каткове; письмо императора Александра I к Кочубею о предпочтении им жизни частного человека».

«Больше просмотреть не успел, — жаловался Романн, — было уже поздно, и то на пересмотр я употребил около двух часов. Касательно писем Герцена Тхоржевский сказал мне, что из Брюсселя Герцен проехал в Лондон для заключения, между прочим, условия с Трюбнером по поводу издания Записок [Долгорукова], но что он, Тхоржевский, завтра, т. е. сегодня, напишет Герцену, чтобы он условия пока не заключал ввиду моего намерения купить для издания бумаги, а чтобы Герцен сообщил ему, когда он будет в Париже, и тогда он сообщит ему, что я к нему явлюсь»[454].

На полях этого отчета резолюция, кажется, самого графа Шувалова: «Я прошу копию этого письма»; очевидно, некоторые подробности показались интересными на самом «верху» (возможно, копия для Александра II?).

Теперь агенту предстояло самое трудное. Тхоржевский и Огарев были согласны на продажу бумаг, но требовалось одобрение Герцена, который распознавал недругов много тоньше, чем его друзья. Однажды он писал Огареву, увлекшемуся одним русским беглецом, что «таких господ» чувствует на расстоянии, и оказался прав (хотя ни разу не видел того «господина»).

Проницательность Герцена была известна начальству Романна и даже учтена в инструкции. «Имея в виду Вашу инструкцию, — отчитывался агент Филиппеусу, — я воздерживался от свиданий с Герценом, пока не вынужден был к тому»[455].

Необходимость встречи с Искандером усугублялась тем, что Романн боялся, как бы самые важные бумаги не ушли в Вольную типографию. За несколько месяцев до всего этого, 15 февраля 1869 года, вышло очередное «Supplement du Kolokol» («Приложение к “Колоколу”»; газета не выходила, но французские и русские приложения о ней напоминали). Постников осторожно намекал на нерадивость своего ведомства, не знавшего об этом издании даже летом того же года: «Вероятно, это не было известно по заграничному отделению, иначе оно было бы мне передано при отъезде»[456].