Секретная династия

В одном случае выпущенные строки касаются впечатлений Волконского, которого везут под арестом в Петербург: из газеты «Русский инвалид» он узнает о том, что некоторые арестованные декабристы сдались, назвали товарищей. Следующие строки выпущены в печати[447]: «И сознаюсь искренне в этом как наставление для тех, которые замешаны в политику, что политическому лицу, попавшему уже к правительству, никогда не надо доносить...»[448]

Еще более сильно звучали в 1860-х годах строки о тридцати годах ссылки, также не попавшие в публикацию. «Но все это не изменило вновь принятых мною убеждений и на совести моей не лежит гнева и упрека»[449].

Тем же крайне неразборчивым почерком Волконский записал в последние годы жизни стихотворные строки, скорее всего, собственного сочинения[450]; это своеобразный комментарий к главе о «трех предателях»: мелькают черновые строки о Лунине, Акатуе, предателе Шервуде и между прочим:

Трем собакам дали зов —
Шервуд верный,
Шервуд скверный
И Шервудкою без слов.
Вас обидели, собаки,
Дав названье подлеца,
С ним за то не бойтесь драки
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

По-видимому, в старом декабристе было куда больше энергии, огня и упорства, чем считали некоторые родственники и друзья.

Вокруг давно прошедших событий, имен, текстов, как видно, шли горячие, нервные споры. Слишком много и многие были задеты. Герцен и Долгоруков наносили ущерб противникам в прошлом и настоящем. Противники не оставались в долгу, и сражение не прекращалось.

В конце 1860-х годов мемуары Долгорукова (по сути не мемуары, а скандальная история двора и знати) приближались к 1800 году. Однако летом 1868 года пятидесятидвухлетний князь просит спешно приехать Герцена, с которым незадолго перед тем были порваны отношения. Герцен застает Долгорукова при смерти и крайне раздраженным. Прежде он угрожал властям, что сделает какие-то особые, сокрушительные публикации, если в России тронут его сына, но теперь, когда единственный сын прибыл к умирающему отцу, последний подозревает, и не без оснований, что наследник хочет увезти в Россию и сдать властям все секретные бумаги. Герцену умирающий безмерно обрадовался и тут же распорядился своим архивом: рукописи завещал польскому эмигранту Станиславу Тхоржевскому, своему другу и многолетнему сотруднику Герцена, однако душеприказчиками, обязанными следить за сохранностью и последующим опубликованием бумаг, объявлялись Герцен и Огарев.

Князь умер 6/18 августа 1868 году. О смерти его было доложено Александру II, и новый шеф жандармов П. А. Шувалов (сменивший «кузена» Василия Долгорукова и лично ненавидевший покойного за обличения семьи Шуваловых) получил несколько необычный царский приказ — добыть или уничтожить архив Петра Долгорукова. Прежде Александр II формально не спускался до «черной работы» III отделения и даже не всегда позволял ему докладывать о перехваченных письмах (это дело жандармских чинов, царь таких подробностей знать «не должен»). Однако здесь, в начале 1869 года, последовало недвусмысленное (разумеется, устное) «добыть» (т. е. выкрасть).

Петр Андреевич Шувалов (у Тютчева — «Петр по прозвищу четвертый, Аракчеев же второй») дал распоряжение своему помощнику Филиппеусу, заведовавшему секретной агентурой III отделения, и задание царя было доверено агенту Карлу-Арвиду Романну. Первый объект — архив Долгорукова. В инструкции подчеркивалось, что особенное внимание агент должен обратить на «частную переписку» покойного князя. Правительство боялось также опасных документов, которыми Долгоруков угрожал, если обидят сына.

Второе задание, полученное Романном, было связано с поисками Сергея Нечаева — революционера анархистского толка, не останавливавшегося перед средствами и незадолго перед тем убившего в Москве члена организации, студента Иванова, несогласного с его методами. Нечаев бежал за границу, но русские власти требовали его выдачи как уголовного преступника.