Секретная династия

За ним следовали разнообразные агентурные наблюдения уже несколько на иную тему: +«I. Здесь находится высланный на родину, потом бежавший за границу петербургский адвокат Вихерский, который ежедневно бывает после обеда в кафе «Ротонда». Он напечатал здесь свое письмо к Трепову, в котором бранит Колышкина, производя его от иудейского племени. Замечательнее всего, что Вихерский перепечатал целиком доклад Колышкина о его высылке»+[469].

В окончательном (неопубликованном) отчете Филиппеусу о нескольких встречах с Герценом Романн с гордостью сообщал о своих успехах[470]: «С этого визита [к Герцену] начался снова род испытаний, веденных уже Герценом более искусно, чем Тхоржевским и Огаревым. Он старался, видимо, узнать меня по беседам со мною, продолжавшимся всегда долго. Я догадывался, что Тхоржевский, рекомендуя меня Герцену, хотел лишь знать его обо мне мнение. Результаты моих свиданий с Герценом были самые лучшие: внимание его ко мне, приемы, переписка — доказывали мне, что и тут роль моя шла хорошо. Наем квартиры, якобы на год, и некоторые к сему обстоятельства еще более закрепили доверие ко мне Герцена. Он стал между Тхоржевским и мною посредником, не принимая, однако ж, на себя оценку бумаг. Эта оценка наконец сделана была в Женеве каким-то археологом и выразилась цифрою 7000 руб., о чем Герцен мне сообщил, не будучи, однако ж, в состоянии сказать мне, по какому курсу Тхоржевский считает рубль. Вместе с тем Герцен составил черновую [т. е. черновик] условия, для меня крайне странную. Я тотчас понял, что и это есть новый род испытания: я указал Герцену на пункты, которые при издании материально невозможны в своем исполнении, и на те, которые рушат всякое нравственное доверие и достоинство человека. Герцену это понравилось, и он поверил моей искренности.

На прощание Герцен не советовал мне целиком провозить бумаги во Франции, а по частям, ибо я рискую, что французская полиция отнимет. На то, чтобы бумаги печатать непременно в Женеве, он сильно настаивал.

Между прочим, Герцен сделал внезапно вопрос, где у меня деньги. Надобно было отвечать не задумываясь. Напомнить о каких-либо сношениях с Россией было опасно, а потому я смело ответил, что во Франции».

Агент все же попытался сэкономить жандармские деньги. «На замечание мое, — жаловался Романн, — что цена [...] чересчур высока, Герцен сказал, что по богатству материалов он ее не считает высокою, да об этом вообще я должен говорить с Тхоржевским. Конечно, я буду торговаться до последней возможности».

«Торговля» шла так. Тхоржевский называл цену из Женевы; Романн шифровкою передавал из Парижа в Петербург; оттуда посылался запрос в Ливадию, где находились царь и шеф жандармов. На запрос «7000» последовало из Ливадии: «Желательно не выше четырех; но можно и до пяти тысяч».

Но мало того, Герцен еще раз письменно подтвердил Постникову (и тот в доказательство своих успехов представил письмо в III отделение, где оно и было найдено советскими учеными), что основное условие продажи вот какое:

«Я полагаю, что Тхоржевский продает не безусловно в нашу собственность бумаги, а с определенным условием все их издать, и в особенности издать все относящееся к двум последним царствованиям. Вы, вероятно, ему дадите удостоверение в том, что начнете печатать через два месяца после покупки, и в обеспечение положите условленную сумму в какой-нибудь банк без права ее брать до окончания печати. Если из бумаг, относящихся к прошлому столетию, что-нибудь окажется негодным для печати или малоинтересным, то вы можете не печатать их — по взаимному соглашению с Тхоржевским.

Все бумаги и письма, относящиеся к семейным делам Долгорукова, исключаются» (Г. XXX. 218—219).