Поскольку письмо Гарибальди значилось в списке Романна, легко конструировалась следующая гипотеза: фамилия Долгоруковых слишком знатна, чтобы оставлять ее в неведении насчет захваченного архива. Даже часть переписки осужденных декабристов, не имевшая прямого отношения к следствию, была после приговора возвращена родственникам. Переписку князя Петра Долгорукова царю неудобно было не вернуть в семью (за исключением лишь таких документов, как письма Ивана Гагарина: Гагарин почти эмигрант, в письмах говорится о Герцене, порицается православие...). Но если в фонде 931 сохранилось письмо Гарибальди, то, по логике, там же, рядом, должны лежать и другие...
Был обследован весь фонд 931 — архив Долгоруковых, состоящий в основном из бесконечной фамильной переписки: рядом с опубликованным письмом Гарибальди Петру Долгорукову хранились еще два послания тому же адресату: Англия, 1860-е годы, подпись Вудхауз. Они значатся и в описи Романна — любопытные послания английского общественного деятеля, явно сочувственные эмигранту[491]
. Но более ничего... Поиск «долгоруковских бумаг» необходимо продолжать.От князя-эмигранта видимые и незримые нити тянутся к тайнам двенадцати царей, пяти государственных переворотов, к сотне ссыльных декабристов, десяткам номеров эмигрантской прессы, ко многим страницам Герцена и, наконец, к преддуэльным дням Пушкина.
Заключение
Название воспоминаний Герцена «Былое и думы» явилось и своего рода формулой освещения «темных» десятилетий и веков: связь прошедшего, бывшего с думами о настоящем.
Хотя некоторые материалы Вольной типографии касались допетровской Руси (например, издание «Стоглава», воспроизводившее в 1860 г. документы 1550-х годов), но, как не раз отмечалось, былое для Герцена и Огарева — прежде всего и больше всего российская история XVIII — первой половины XIX столетия. Нелегко подсчитать, сколько раз Вольная печать обращалась к историческим темам: ведь кроме публикаций запрещенных документов и сочинений, эти сюжеты непрерывно присутствовали в книгах, статьях, заметках Герцена, Огарева и их корреспондентов. При этом герценовская печать часто координировала свои публикации с П. В. Долгоруковым и другими издателями-эмигрантами 1860-х годов. Достаточно заметить, что только в «Колоколе» и его приложениях, где меньше всего представлено прошедшее, а больше всего — сегодняшнее, злободневное, упоминания о Петре I находятся на 114 страницах; почти на 200 страницах встречаются декабристская тема и декабристские имена. Если же учитывать только публикации и статьи, специально посвященные рассекречиванию былого, то мы получим следующие результаты.
XVIII век (до 1801 г. включительно) представлен в Вольной русской печати приблизительно 30 материалами; о времени Петра I и следующих десятилетиях (до воцарения Екатерины II) — еще сравнительно немного. Это самое далекое время «петербургского периода» еще более или менее можно было разрабатывать в России. Поскольку же документы о народной жизни XVIII столетия были слабо выявлены, а общественная, освободительная мысль той эпохи еще сравнительно неразвита, естественно, главные герценовские публикации о том времени были так или иначе связаны с тайной историей двора. В этих исторических документах присутствовала отмеченная Герценом особенность: «...постоянно забывалось одно — Россия и народ, — о них даже не упоминали. Вот черта, характерная для эпохи».
Одним из таких исторических документов было, между прочим, письмо А. И. Румянцева к Д. И. Титову — документ, возможно, позднего происхождения, но касавшийся реального, строго засекреченного эпизода (чему посвящена глава III данной книги).
Та же тема — секретная история «верхов», борьба за власть (1740—1760 гг.) — продолжается в «Мемуарах» Екатерины II; однако другое Вольное издание, посвященное почти всему XVIII веку, — «О повреждении нравов в России» М. М. Щербатова — уже представляет одно из направлений оппозиционной общественной мысли. Вообще начиная со второй половины XVIII века тема общественного сопротивления, освободительной борьбы становится все более заметной, а затем основной среди исторических публикаций Герцена: печатается «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, «О праве государственном» («Рассуждение...») Д. Фонвизина (судьба которого рассмотрена в IV и V главах книги), воспоминания Е. Р. Дашковой, а также относящиеся к концу XVIII — началу XIX века записки и материалы И. В. Лопухина, В. Н. Каразина. Непосредственно к этим материалам примыкают и некоторые публикации «Исторических сборников...» и «Полярной звезды», написанные отнюдь не революционными или оппозиционными мыслителями, но посвященные острым, запретным политическим сюжетам: таковы отрывки из записок Л. Н. Энгельгардта, материалы А. И. Михайловского-Данилевского, наконец, семь документов о царствовании Павла I и перевороте 11 марта 1801 года (ИС. I, II).