Секретная династия

Мы не знаем, когда вернулась рукопись. Может быть, она «залежалась» и только в 1836 году благодаря усилиям Миллера была извлечена из бумаг шефа жандармов? Не стараясь угадать все детали, можно, однако, допустить, что Миллер имел определенное касательство к возвращению автографа.

Сам факт такого пушкинского подарка Миллеру обнаруживает их близкие отношения в 1835—1836 годах. Однако не следует забывать, что Пушкин помнил о разных услугах, оказанных ему Миллером прежде, и по одной этой причине мог пойти навстречу просьбам или намекам бывшего лицеиста и влиятельного чиновника. К сожалению, напечатанные в «Русском архиве» и «Русской старине» воспоминания Миллера о знакомстве с Пушкиным ограничиваются 1831 и 1834 годами и ни словом не касаются последующих лет. Не является ли это умолчание, в сопоставлении с записью о «подарке 1836 года», доводом в пользу каких-то нам не известных, не подлежавших оглашению контактов Пушкина и Миллера?

Автограф «Замечаний о бунте» совершил в первые годы некоторое путешествие, побывав, кроме Пушкина, кажется, в руках только трех лиц: Бенкендорфа, Николая I и Миллера.

П. И. Миллер писал о фактах, подробностях, касающихся Пушкина, что они «останутся всегда интересными для тех, кто обожал его как поэта и любил как человека»[311].

Те, кто «обожал», «любил», — это, конечно, сам Миллер, Деларю, а также другие известные, малоизвестные и совсем неизвестные нам друзья, приятели и доброжелатели, кто не сумел спасти, но умел иногда помочь Пушкину или сохранить для себя и других некоторые его рукописи.

Миллер скончался в 1885 году. Рукопись «Замечаний о бунте» (как и другие пушкинские автографы из его собрания) перешла к племяннику генерал-майору Николаю Васильевичу Миллеру, затем к племянницам генерала (и внучатым племянницам П. И. Миллера) Марии Владимировне и Софье Владимировне Петерсен. По смерти С. В. Петерсен архив перешел к ее друзьям — сестрам Анастасии Петровне и Олимпиаде Петровне Голубевым; в марте 1972 года О. П. Голубева, как уже говорилось, принесла рукописи в Ленинскую библиотеку.

Сейчас, почти через 140 лет после того, как «Замечания...» были переписаны и отправлены к царю, они — перед нами.

Текст, повторяем, известный, даже очень известный и в то же время новый; не потому, что там есть некоторые разночтения (о них скажем, но они невелики); обретенный автограф дает теперь повод заново перечесть «Замечания...» и заново подумать над каждой строкой.

Трижды упомянуто в пушкинских письмах и черновиках заглавие «Замечания о бунте», а не «Замечания о Пугачеве»: Пушкин, обращаясь к царю, принимает царскую формулировку — «История... бунта», но не уточняет (может быть, нарочно?), что «Замечания...» именно о «Пугачевском бунте». Действительно, в них много о бунте вообще — то, что относится не только к 1773-му, но и к 1831-му и последующим «бунтам».

Всего Пушкин сделал 19 отдельных замечаний и сопроводил их «Общими замечаниями».

1. «Стр. 16[312]. Пугачев был уже пятый самозванец, приявший на себя имя императора Петра III. Не только в простом народе, но и в высшем сословии существовало мнение, что будто государь жив и находится в заключении. Сам великий князь Павел Петрович долго верил, или желал верить, сему слуху. По восшествии на престол первый вопрос государя графу Гудовичу был: жив ли мой Отец?»[313]