Секретная династия

В отличие от первых двух замечаний здесь, как видим, нет существенно новых для царя секретных фактов, но есть «сгущенный», собранный в одном месте вывод из разных подробностей с разных страниц книги. По соседству и вперемежку с секретными фактами Пушкин осторожно располагает важные мысли. В 3-м замечании намечена одна из главных тем представленной царю рукописи — противопоставление неумелой, нерешительной власти деятельному и решительному народу; осуждается недооценка возможностей «непросвещенной толпы» (если надо, появятся таланты, лидеры, чья безграмотность вдруг одолеет официальную ученость); царю дается один из древнейших в истории советов — привлекать к управлению лучших, умелых людей; разумеется, ирония насчет «глаголов на конце периодов» относится к начальству из немцев. Этот мотив усилится в следующих замечаниях, злободневность же его вряд ли требует доказательств: вокруг царя было достаточно важных немцев (Бенкендорф, Нессельроде, Канкрин), декабристская насмешка — «царь наш немец русский» — слишком памятна, столкновение русского и немецкого элементов, споры о русском национальном достоинстве — все это очень волновало Пушкина и относилось к важнейшим его размышлениям о судьбе народа и страны.

4. «Стр. 25. Бедный Харлов накануне взятия крепости был пьян; но я не решился того сказать из уважения его храбрости и прекрасной смерти».

В этом и нескольких других случаях замечания посвящены отдельным деятелям той эпохи. Строки о Харлове, казалось бы, малозначительны для секретной записки, отосланной царю, но Пушкин, надо думать, не упустил случая подчеркнуть свое благоразумие и сдержанность (в отсутствии коих его так часто винили!). К тому же Пушкин знал специфический для дворянского монарха интерес к службе дворянина-офицера, представителя той или иной фамилии: упоминание о тогдашнем Харлове, Чернышеве, Нащокине и других сразу ассоциировалось с их нынешними потомками и включалось в оценку достоинств, чести рода. Замечание о Харлове отчеркнуто на полях карандашом, так же как еще девять пушкинских замечаний. Кому принадлежат эти пометы? Движение рукописи: Пушкин — Бенкендорф — Николай I — Бенкендорф — Миллер.

Шеф жандармов не стал бы делать отчеркивания на записке, предназначенной для царя. Миллер, благоговейно относившийся к памяти поэта, вряд ли посмел бы «пачкать» его рукопись (хотя, как скажем после, одну карандашную поправку в пушкинском тексте он себе позволил).

Наиболее вероятной кажется принадлежность помет Николаю I. Правда, при сравнении этих отчеркиваний с другими известными пометами царя на представленных ему рукописях мнения специалистов разделились. Действительно, на полях «Медного всадника», «Истории Пугачева» царь выставил неоднократные «нота бене», знаки вопроса, делал краткие замечания и т. п. Однако не забудем, что в этих случаях Николай-редактор имел дело с сочинениями, предназначенными для печати; в «Замечаниях о бунте», составлявшихся не для печати, правка была ни к чему. Царь мог прочесть и принять к сведению. Видимо, первые три замечания не вызвали у него каких-то особых мыслей, ассоциаций, четвертое же потребовало пометы. Может быть, царь не знал подробностей гибели Харлова? Или это «знак одобрения» пушкинской сдержанности?

5. «Стр. 34. Сей Нащокин был тот самый, который дал пощечину Суворову (после того Суворов, увидя его, всегда прятался и говорил: боюсь, боюсь! он дерется). Нащокин был одним из самых странных людей того времени. Сын его написал его записки: отроду не читывал я ничего забавнее. Государь Павел Петрович любил его и при восшествии своем на престол звал его в службу. Нащокин отвечал государю: вы горячи и я горяч; служба в прок мне не пойдет. Государь пожаловал ему деревни в Костромской губернии, куда он и удалился. Он был крестник императрицы Елизаветы и умер в 1809 году».