Секретная династия

Пушкин сообщает царю щекотливые сведения об его отце, бабке и деде. Хотя о цареубийствах не сказано ни слова, но в нескольких строках дважды соединены Петр III и Павел I — жизнь или гибель Петра III, вопросы и сомнения Павла: оба убиты, о чем строжайше запрещено толковать и о чем толкуют непрерывно. Николая I как бы приглашают побеседовать о новом и новейшем периоде российской истории. Желание Пушкина вторгнуться в эти совершенно нетронутые области известно; еще в молодые, кишиневские годы он написал условно называемые «Заметки по русской истории XVIII века», где рассматривается период после смерти Петра I. В 1831 году Пушкин просил разрешения заняться русской историей «от Петра Великого до Петра III». И здесь, в первом замечании, угадывается «пробный шар»: а вдруг царь заинтересуется, задаст вопросы о пяти Лже-Петрах, о тайне, окружавшей гибель Петра III? Осторожно, опасаясь усилить бдительность верховной власти, Пушкин приближался к хранившимся за семью печатями архивам недавних времен (Павел I, а возможно, и декабристы...). Тема самозванца, неясного престолонаследия была, между прочим, «сюжетом» 1825 года: ведь и тогда народу, даже верхам, было многое неясно: Александр I — Константин — Николай — а позже Лже-Константины, легенды о скрывшемся императоре Александре, так же как прежде Павел I «в обличье» сибирского старца. Главнейшим же источником опасных, зловещих неясностей была вечная тайна, отсутствие гласности, невозможность открыто писать о секретной политической истории даже XVIII столетия. Пушкин отчасти оправдывает людей, пошедших за самозванцем: чего же от них требовать, если смерть Петра III была тайной для осведомленных придворных, даже для его сына? В основном тексте «Истории Пугачева», в том месте, к которому «привязано» замечание 1-е, говорится, что «самозванство показалось им [яицким заговорщикам] надежною пружиною. Для сего нужен был только прошлец дерзкий и решительный, еще неизвестный народу» (П. IX. 14). Выходило, что причина мятежа — в положении яицких казаков, способ же, форма выступления спровоцированы самой властью, безгласностью.

2. «Стр. 18. Пугачев говорил, что сама императрица помогла ему скрыться».

По существу, продолжение первого замечания. Хотя Пушкин отсылает Николая I к определенным местам своей книги и отдельные замечания, казалось бы, не связаны друг с другом, но автор «Истории Пугачева» понимает, что царь, скорее всего, не станет искать и перечитывать соответствующие страницы печатного издания. Поэтому отсылки к разным страницам, вернее всего, лишь повод для важных и в общем последовательных рассуждений; замечания можно читать подряд и не заглядывая при этом в «Историю Пугачева». Не случайно в беловом автографе Пушкин дважды забыл и после дописал «поверх строки» ссылки на соответствующие страницы книги.

Во втором замечании Пушкин снова пробует завести разговор «умного человека с умным человеком». Понятно, что мало-мальски осведомленному лицу версия Пугачева покажется смешным и вместе печальным парадоксом: Пугачев — «злодей» (по официальной терминологии), но маскируется выдумкой об участии к нему той самой императрицы, которая на самом деле свергла с престола и подготовила убийство своего мужа Петра III (цареубийство же по законам империи — «высшее злодейство»!).

3. «Стр. 20. Первое возмутительное воззвание Пугачева к яицким казакам есть удивительный образец народного красноречия, хотя и безграмотного. Оно тем более подействовало, что объявления, или публикации, Рейнсдорпа были писаны столь же вяло, как и правильно, длинными обиняками с глаголами на конце периодов».

Поводом для этого замечания послужили следующие строки из «Истории Пугачева»:

«К ним [правительственному отряду] выехал навстречу казак, держа над головою возмутительное письмо от самозванца» (П. IX. 16).

В книге, на других страницах, рассказано о невразумительных «публикациях», т. е. воззваниях против Пугачева оренбургского губернатора Рейнсдорпа, и одно из них (как раз «с глаголом на конце») процитировано: «О злодействующем с яицкой стороны носится слух, якобы он другого состояния, нежели как есть» (П. IX. 23). В примечаниях к книге приведен и «удивительный образец народного красноречия, хотя и безграмотного...»[314]