Секретная династия

Замечание, почти не связанное с текстом «Истории Пугачева». Генерал Нащокин упоминается в книге один раз в связи с тем, что находящемуся в Петербурге генералу Кару «велено было сдать свою бригаду генерал-майору Нащокину» (П. IX. 22) (в «Замечаниях...» в первом и третьем случаях Пушкин написал «Нащекину», а во втором — «Нащокину»). Даже здесь это упоминание генерала Нащокина выглядит искусственным: мало ли кто заменял в столице офицеров и генералов, посланных против Пугачева! В десятках других случаев Пушкин не счел нужным назвать соответствующих лиц, но здесь — как мог он «упустить случай» сделать «хоть каплю добра» сыну генерала Нащокина, своему любимому другу Павлу Войновичу? Тем же желанием привлечь внимание царя к близкому человеку объясняется, бесспорно, уводящее в сторону от «Истории Пугачева» пушкинское — «сын его написал его записки».

Создав повод для разговора о Нащокине, автор «Замечаний...», впрочем, использовал его для напоминания о своих столкновениях с высшей властью. Он, конечно, имеет в виду себя и свой недавний конфликт с царем (1834 г., перлюстрация писем к жене, прошение об отставке), когда цитирует: «Вы горячи и я горяч; служба в прок мне не пойдет». На самом деле в воспоминаниях Нащокина, которые Пушкин в 1830 году записал за Павлом Войновичем, сказано еще круче: «Он горяч и я горяч, нам вместе не ужиться»; в «Замечаниях о бунте» равенство отношений царя и военного («нам вместе») несколько ослаблено («мне в прок не пойдет»)[315]. Перед нами почти новый вариант «Воображаемого разговора» Пушкина с Александром I («Но тут бы Пушкин разгорячился и наговорил бы мне много лишнего, я бы рассердился и сослал его в Сибирь...»). Впрочем, отец Николая I, как подчеркивает Пушкин, за смелый ответ не наказал Нащокина, а, наоборот, пожаловал ему деревни, «куда он и удалился». Николай же отнюдь не столь великодушен к горячему Пушкину: видать, прежде больше ценили таких людей, как генерал Нащокин (недаром он еще и крестник императрицы Елизаветы Петровны).

Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу...

Если бы Николай I отнесся к замечанию о Нащокине с тем вниманием, на какое рассчитывал Пушкин, он должен был бы заинтересоваться Павлом Войновичем, которого поэт рекомендует, и запросить его Записки, коли уж сам Пушкин свидетельствует, что «отроду не читывал ничего забавнее». Но царь не заинтересовался Нащокиным и его Записок не запросил. На полях возле пятого замечания — никакой карандашной отметки. Царь, преследующий, губящий Пушкина, — очень часто в разных книгах и статьях этот мотив преподносится слишком прямолинейно, риторически. Но вот простой, обыденный факт: Пушкин «отроду не читывал... забавнее», а царь не замечает намека... За этой мелочью скрыто многое.

6. «Стр. 54. Чернышев (тот самый, о котором государыня Екатерина II говорит в своих записках) был некогда камер-лакеем. Он был удален из Петербурга повелением императрицы Елисаветы Петровны. Императрица Екатерина, вступив на престол, осыпала его и брата своими милостями. Старший умер в Петербурге комендантом крепости».

Еще отрывок, посвященный одной исторической личности, на этот раз отчеркнутый карандашом. Снова, как и в замечаниях о Петре III, Павле I, Екатерине II, демонстрация пушкинского многознания о близких, недавних событиях, приглашение царя к разговору. В сдержанной форме автор напоминает об одном из фаворитов Екатерины II (удаление из Петербурга при Елизавете и последующая милость при Екатерине — ясное тому свидетельство). Между прочим, не скрывается знакомство с секретнейшими Записками Екатерины II, документом, к которому не имели доступа даже члены царствующей фамилии. Пушкин, как это видно из его дневника, давал свою копию Записок на прочтение великой княгине Елене Павловне, которая «сходила от них с ума».

Если иметь все это в виду, можно понять, что Пушкин в своих «Замечаниях о бунте» делал серьезную заявку на занятия секретным XVIII веком и кое-чего добился: царь ведь не потребовал от него «выдачи» Записок Екатерины и только после смерти поэта, ознакомившись с описью бумаг, распорядился насчет мемуаров своей бабки — «ко мне» — и тогда же принял меры к изъятию их у других лиц.

Впрочем, не упоминание ли о Записках вызвало карандашную помету на полях около 6-го замечания?