Секретная должность агента Рейли

— Разумеется, кроме Великого князя Николая. Он живет политикой, правда уже смирился с тем, что никогда не будет приглашен в президенты Российской республики.

— Вы шутите, они живут частной жизнью. Пожилые, уставшие от всего люди, мне их искренне жаль.

21 июля по приказу Урицкого арестованные бывшие Великие князья должны были быть по этапу доставлены в Петроград. Об этом стало известно в городе. В час отъезда вологжане пришли на вокзал: некоторые поглазеть, а кое-кто проститься с Романовыми.

Ни один человек не злословил. Потрясение от убийства царя ещё довлело над людьми. Что будет теперь с бывшими Великими князьями? Этого никто не знал.

На вокзале у вагона, в котором должны были ехать в Петроград узники, встретились представители американского и французского посольств граф де Робиен и Норман Армор. Робиен смог протиснутся сквозь охрану, чтобы пожать руку Николаю Михайловичу. События последних дней сильно подействовали на Великого князя. Он казался усталым и подавленным. Его брат Георгий, одетый в серую куртку и походную фуражку, внешне, наоборот, не изменился. Ему казалось, что Петроград ближе к Лондону, где живет его семья, и везут их только для того, чтобы отпустить с миром заграницу.

— Передайте Марии Георгиевне, — шепнул он Армору, — что у меня всё в порядке, и скоро я увижусь с ними.

— Сообщите нашим друзьям во Франции, — скороговоркой произнес Николай Михайлович, — что мы пока живы, но положение, без сомнения, серьезное.

Граф де Робиен кивнул.

— Посол сделает всё от него зависящее для Вашего освобождения.

За время короткого прощания только Дмитрий Константинович не проронил ни слова. Передавать приветы ему было некому, единственный близкий человек княгиня Татьяна Константиновна Багратион-Мухранская в уродливом поношенном платье и старой шляпе, обняв двух малолетних детей, стояла рядом.

Ей не разрешали ехать вместе с Великими князьями, поскольку она не была арестована. Робиен забронировал на её имя купе в том же поезде, но дочь поэта «К.Р.» хотела быть вместе со своими.

— Не положено разговаривать с арестованными! Разойдитесь! — неожиданно заорал на провожающих комиссар — безвкусно одетый пижон в пиджаке, перешитом из смокинга и огромном черном галстуке. Всем своим видом он вызывал у Робиена стойкое неприятие.

В ту минуту французу показалось, что, окажись когда-либо комиссар в его власти, разговор между ними не составил бы и четверти часа.

— Прекратите, проявите человеколюбие, — ответил он на окрик, — не видите, люди прощаются.

— Не положено! — снова заорал комиссар, но видя, что толпа его не поддерживает, осекся. — Хорошо, пусть прощаются. Большевики тоже люди, и они милостивы даже к врагам. Кстати, — он обратился к де Робиену, — у меня благородная французская фамилия — Конде.

— То же мне, принц, — не удержался Робиен и тут же добавил, — к счастью для нашей страны у Вас из французского только фамилия.

— Почему Вы так говорите? Я закончил гимназию и, знаете ли, имею представление о культуре!

— В таком случае, у вас есть шанс её продемонстрировать. Разрешите княгине Багратион из уважения к заслугам её предков поехать вместе с Великими князьями.

— Бывшими Великими князьями, — поправил Конде, — впрочем, в вагоне найдется место для женщины и детей. Я не возражаю.

Он, гордясь проявлением своего гуманизма, свысока поглядел на толпу. Княгиня Багратион-Мухранская бросилась к Великому князю Дмитрию и схватила его за рукав суконной куртки. Мы поедем вместе, нам разрешили!

В этот миг даже такой пустяк казался несчастным Романовым важным предзнаменованием, надеждой на возможное освобождение.

Армор перебирал в голове события последнего месяца и находил, что ситуация с каждым днем становилась всё напряженней. Еще недавно в Вологде обстановка казалась такой благополучной. Вокруг посольств кипела жизнь недовольного большевиками общества. Дипломаты осуществляли челночные поездки в обе столицы и каждый раз привозили новые сведения об антибольшевистском подполье. В Вологду один за другим приезжали известные в стране люди.

Однажды, еще в конце июня Армор увидел на улице знакомую личность. Кто бы мог подумать, по Вологде, несмотря присутствие Советской ревизии Кедрова, спокойно разгуливал депутат Всероссийского Учредительного собрания Николай Васильевич Чайковский. Армор видел его последний раз в американском посольстве в декабре. К лету Чайковский несколько изменил внешность, коротко подстриг волосы, подравнял бороду, но узнаваемости не потерял.

— Николай Васильевич, голубчик, Вы ли это? — приветствовал его Армор.

— Что Вы кричите, молодой человек! I am in the city incognito[21], — произнес он по-английски.

— Посол будет рад Вас видеть!

— Мы можем встретится на квартире, надеюсь за послом нет слежки?

— Не уверен, но у нас есть возможность обойти эти препоны. Назовите адрес.

Чайковский указал на дом известного в городе члена партии социалистов-революционеров Сергея Семёновича Маслова, также в свое время избранного в состав Учредительного собрания.

В тот же вечер Армор был у него в гостях.

— Одевайтесь, Николай Васильевич, пойдем в посольство.