После того как Гесс восемь дней отказывался от пищи, врачи в Мейндифф-Корте решили кормить его насильно. Он яростно сопротивлялся, но, увидев, что врачи не собираются отступать, попросил немного апельсинового сока. Ему был подан сок, и он пообещал, что завтра выпьет молока. С тех пор он уже не отказывается от еды и питья, быстро восстановил силы и снова стал живо интересоваться новостями – Германия фактически проиграла войну, и разгром Гитлера неминуем. Когда Гесс прочитал, с какой легкостью был захвачен плацдарм на Рейне в Ремагене (превосходство союзников над немцами в этом районе было подавляющим. –
– Солдаты, оборонявшиеся на этом участке фронта, были загипнотизированы евреями!
9 марта 1945 года он писал своей жене: «Дорогая моя мамочка, хочу сообщить тебе радостную весть – ко мне вернулась память! Она стала даже лучше, чем раньше. Больше я уже ни о чем не беспокоюсь. Врачи здесь и дома были совершенно правы в своих прогнозах. Естественно, я очень рад этому. Во-первых, потому, что сознание того, что ты все позабыл и не можешь вспомнить самые важные вещи, вызывает глубокую депрессию; более того, мне теперь легче найти себе занятие, и я могу читать сложные книги, содержание которых я запоминаю и обдумываю. Короче, в целом это очень большое и радостное событие для меня».
Своей тете, фрау Ротакер, жившей в Цюрихе, он писал: «…B первую очередь хочу сообщить тебе о радостном событии – ко мне вернулась память. Она осталась такой же хорошей, как и была, или даже стала еще лучше. Врачи здесь и дома были правы в своих предсказаниях. Прекращение амнезии принесло мне большое облегчение, поскольку мне теперь легче найти себе занятие. Я снова могу читать серьезные книги и размышлять…»
20 апреля 1945 года подполковник Дике сообщал: «Теперь, когда истерическая амнезия исчезла, личность Гесса сильно изменилась. Его состояние теперь примерно такое же, каким оно было по его приезде в Митчетт-Плейс, однако его психика стала еще более неуравновешенной. К нему вернулось его прежнее высокомерие и грубость, и, конечно, как следствие этого, он стал менее управляемым, чем был до этого».
В июне 1945 года швейцарский посланник, навещавший Гесса, подарил ему несколько немецких книг. Заместитель фюрера отчаянно пытался найти ответы на мучившие его вопросы, и он принялся читать эти книги, надеясь обрести душевный покой и утешение. 21 июня 1945 года он написал жене письмо, в котором видны следы мучивших его сомнений:
«В книге Конрада Гюнтера «Жизнь природы» я нашел абзац, в котором, как мне кажется, говорится обо мне: «Труд великого человека достигает конечного результата только после его смерти, поскольку настоящее не в состоянии понять его…
Может ли быть что-нибудь более героическое, чем упорное, ни на что не отвлекающееся следование по пути решения великой задачи, избранному в самом начале жизни, даже если выбранная дорога постоянно петляет и теряется, превращаясь в хождение по мукам?»
Глава 20
ВЕРСИЯ СОБЫТИЙ, ИЗЛОЖЕННАЯ ГЕССОМ
Находясь в Мейндифф-Корте около Абергавенни, Рудольф Гесс изложил свою версию обстоятельств проделанного им полета и пребывания в плену. Когда его отвезли в Нюрнберг, где судили военных преступников, он взял эти записи с собой.
Мы приводим версию Гесса[6]
:«Я приземлился в Шотландии 10 мая 1941 года в 10 часов 45 минут вечера. Меня отвезли на машине в Глазго, где я был помещен в камеру полицейской тюрьмы. Но только после того, как я заявил, что у меня повреждена нога, и потребовал привести врача, меня отвезли в госпиталь. Здесь охранники стояли около моей кровати с примкнутыми штыками. Таков был официальный прием, оказанный мне в Англии!
Однако простые англичане приняли меня совсем по-другому. Мой парашют упал метрах в трех от передней двери небольшого сельского домика. Его обитатели отнеслись ко мне с большой заботой. Они помогли мне войти в дом, поставили кресло-качалку у камина и предложили чаю. Позже, когда меня окружали британские солдаты, молодой парень отдал мне бутылку молока, которую принес с собой на дежурство, чтобы подкрепиться. Он сказал, чтобы я выпил молоко, поскольку после долгого полета я проголодался.
Все эти люди не знали, кто я такой на самом деле. Они приняли меня как невооруженного врага, чье имя им неизвестно. И тогда я понял, что понятие о справедливости и честной игре еще живо в английском народе.