Секретные окна

Курсив мой, и он здесь нужен. «Битлз» спели «Все, что тебе нужно, – это любовь» лишь через несколько лет после выхода «Коллекционера», но Миранда Грей будто уже знает эти слова, и в них – ее гибель. При выборе между острием и обухом – тори и анти-тори – Миранда выбирает обух. Кажется, она не понимает, что вопрос о том, коллекционер ты или коллекция, зависит от того, обух ты выберешь или острие.

Но все-таки она растет; долгое и жалкое прозябание в подвале не пропало зря. Прежде всего она яснее начинает понимать Ч.В. «Конечно, Ч.В. хотел, чтобы я согласилась спать с ним. Не знаю отчего, только сейчас я это понимаю гораздо лучше, чем тогда». Что важнее, она и Калибана стала понимать лучше.

Я – один из экземпляров коллекции. И когда пытаюсь трепыхать крылышками, чтобы выбиться из ряда вон, он испытывает ко мне глубочайшую ненависть. Надо быть мертвой, наколотой на булавку, всегда одинаковой, всегда красивой, радующей глаз. Он понимает, что отчасти моя красота – результат того, что я – живая. Но по-настоящему живая я ему не нужна. Я должна быть живой, но как бы мертвой.

Трагедия не в том, что знание приходит к ней слишком поздно, потому что на самом деле это не так. Трагедия в том, что она не может достаточно освободить свой разум, чтобы этим знанием воспользоваться. И все равно Фаулз оставляет читателя – по крайней мере этого читателя – с ясным ощущением, что она бы воспользовалась этим новым пониманием мира и того, что иногда приходится делать, чтобы с ним поладить, не сложись ее судьба так несчастливо.

Я сделал чуть больше, чем просто показал некоторые из идей этой восхитительно богатой книги, но мне кажется, это уже надо было сделать. Литературный анализ сам по себе есть форма коллекционирования, и я приколол достаточно бабочек к этим страницам… столько, что самому слегка противна собственная охота играть в эту игру. В каком-то смысле это не важно. Что кажется мертвым и наколотым на булавку здесь, вернется к жизни в динамичном исследовании характера у Фаулза, так что теперь я вас оставляю, дальше идите сами. Только не берите с собой сачок.

Сачки и хлороформ – это для клеггов нашего мира, для тех, кто может сделать такое заявление: «Вот чего она никогда не понимала, это что для меня самое важное было иметь ее при себе. При себе иметь – и все, этого мне было довольно. И ничего больше не надо было. Просто хотел при себе ее иметь и чтоб все волнения наконец кончились, чтоб все было спокойно».

1989 г.

Что Стивен Кинг делает по любви [106]

Когда редактор литературного отдела журнала «Семнадцать» обратилась ко мне с вопросом, не возьмусь ли я написать для них статью о книгах и чтении, я ответил, что можно попробовать, и попросил дать примерные указания, в каком направлении думать. В ответном письме Эдриан Леблан высказала интересную мысль, возникшую по ходу чтения читательских писем. Вот что она написала: «Похоже, у них [юных читателей журнала]… существует четкое разграничение между тем, что они читают по собственному желанию – журналы, книги, которые им нравятся и т. д., – и тем, что им задают читать в школе».

Меня как будто отбросило в прошлое. Вот он я, вновь старшеклассник, предаюсь предосудительным удовольствиям на четвертом свободном уроке – когда можно читать то, что хочется мне самому, – и с ужасом жду седьмого урока, а именно литературы, где нас заставляют читать то, что хочется им. В те времена для меня вся печатная продукция делилась на эти две группы. Мои книги и их книги.

С тех пор я часто задаюсь вопросом. Вернее, двумя. Первый вопрос: почему школьники почти всегда ненавидят те книги, которые им надо читать по программе? И второй: почему учителя литературы почти всегда ненавидят те книги, которые дети читают в свободное время для собственного удовольствия? Во всей ситуации есть что-то очень неправильное. На дороге стоит большой знак «Моста нет», и паром ходит крайне нерегулярно.

«Моби Дик» хороший пример кошмарного чтения по школьной программе. Помню, как я с ним боролся в одиннадцатом классе: это была сплошная вялотекущая мигрень. Дошло до того, что мне приходилось неимоверным усилием воли подавлять рвотный рефлекс каждый раз, когда при мне произносили слово «кит». Насколько я знаю, многие нынешние учителя литературы с трудом подавляют рвотный рефлекс, когда слышат мое имя, или имя Даниэлы Стил, или Дина Кунца. Понимаете, что я имею в виду? Моста нет, а в бурных водах, разделяющих эти два континента, кажется, водятся кусачие твари.