Секс без людей, мясо без животных. Кто проектирует мир будущего

— В странах, где разрешен аборт, интересы плода явно не ставятся выше интересов женщины, но стоит плоду стать пациентом — а он им становится обязательно, когда роженицу осматривают или лечат ради здоровья плода, — и можно с уверенностью ожидать, что интересы ребенка перевесят интересы матери, — говорит Анна.

— Но матери не против такого подхода.

— Да. Потому что этим ты показываешь, что уже стала хорошей матерью. А в наших обществах почти нет преступления страшнее, чем быть плохой матерью.

Сама Анна не мать. Она говорит об этом, не дожидаясь вопроса.

— У меня детей нет, и я их никогда не хотела, но в разные моменты жизни я находилась, э-э, под давлением разных людей на этот счет. Когда я задумывалась о такой возможности, среди прочего меня поразило, что если кто-то беременеет — особенно человек вроде меня, столько писавший о беременности, — то об этом узнают все! От концепции врачебной тайны камня на камне не остается, — говорит она. — Меня очень беспокоил этот публичный аспект.

Я понимаю, почему беременность для нее столь каверзный вопрос. Я тоже никогда не хотела, чтобы на работе знали о моем положении, а ведь моя карьера не стоит на мысли, что беременность — это варварство.

— У меня дети есть, — говорю я, — и мне тоже не очень-то хотелось, чтобы на тот момент все знали о моей беременности, тогда как мой муж мог говорить об этом кому хочет и когда хочет.

Стоит мне это сказать, как атмосфера меняется. Может, мне и померещилось. Но кажется, будто то, чем мы поделились друг с другом, остается висеть в воздухе, опуская между нами невидимую завесу. Ее интерес к эктогенезу — умозрительный и академический, она может рассматривать его с безжалостной логикой, а я — нет.

Суть мысли Анны в том, что люди эволюционировали — как физически, так и социально — настолько, что нынешний способ деторождения не работает. «Ходит много разговоров о том, что правительству и работодателям нужно брать в расчет беременность и деторождение, но это попросту невозможно, ведь самые важные годы для профессионального роста, когда женщина строит свою карьеру, — как раз те, когда медики говорят, что ей стоит заводить детей. Беременность и рождение ребенка просто не могут не повлиять на карьеру». Она как будто предполагает, что весь рабочий мир и карьерные траектории зафиксированы и неизменны, так что решение не в том, чтобы изменить рабочее место или средства производства, а в том, чтобы изменить средства воспроизводства. Это мрачный взгляд на то, что необходимо сделать для истинного равноправия полов.

Мы сидим в безупречно чистом и аккуратном модернистском кампусе университета в Норвегии — одной из самых прогрессивных стран в мире, знаменитой своими щедрыми декретными отпусками и возможностями ухода за детьми. Для матерей это одно из лучших мест в мире.

— Если повсюду заводить детей станет так же просто, как в Норвегии, разве не исчезнут многие неравенства, с которыми сегодня вынуждены мириться женщины?

— Возможно, но тогда упадет рождаемость, — просто говорит она. — В Норвегии же так и случилось.

И она права: несколько месяцев назад премьер-министр Норвегии Эрна Сульберг публично обратилась к гражданам с просьбой рожать больше детей, опасаясь, что при текущем уровне рождаемости государство всеобщего благосостояния рухнет из-за низкой поддержки со стороны молодых налогоплательщиков. «Норвегии нужно больше детей, — сказала Сульберг. — Не думаю, что мне надо кого-то учить, как их делать».

— Общества с очень щедрыми пособиями, как правило, богаты, — продолжает Анна. — Это значит, что у женщин больше возможностей в образовании. В Норвегии все поступают в университет и почти все доучиваются до магистратуры. — Она шутливо закатывает глаза. — Отчего у людей возникает мысль: «У меня есть образование, я могу оглядеться вокруг, я могу прислушаться к себе, выбрать карьеру». Рождение детей становится лишь одной из миллиона возможностей. Время, когда рождение ребенка превращается в жизненно важную цель, приходит — если вообще приходит, — только когда достигнуты остальные цели. Без эктогенеза у общества появляется огромная потребность делать акцент на материнской роли женщин.

Анна «не очень удивилась», когда впервые увидела фото ягнят в биомешках.

— Я бы сказала, эти люди ловко распорядились этими фотографиями и окружающими их новостями в своем… — она аккуратно подбирает слово, — …маркетинге. И, конечно, нежелание говорить об эктогенезе — часть этого пиар-подхода. Ученые всегда готовы сказать: «Нам не интересен эктогенез, и в мыслях не было; мы только хотим лучше понять созревание и спасать недоношенных младенцев». Это, по-моему, один из главных моментов, который действительно меня беспокоит в скрытном движении к эктогенезу под видом средства спасения младенцев, — мне кажется, это вовсе не благотворно скажется на женщинах.

Вместо того чтобы вливать ресурсы в спасение недоношенных младенцев, Анна предлагает с самого начала выращивать их в искусственной матке.