Секс-символ (СИ)

Но там её ждали агрессивные вопли.

— Ты оставила мою лялечку без папочки! — голосила Вирхиния на ультразвуке. — Я тебя ненавижу, тварь, мерзавка, гадюка! Я тебя убью! Это всё тебе аукнется!

Тётя Фели гневно зыркала на Фернанду одним глазом. Второй у неё был заклеен пластырем — утром она окончательно рассорилась с доньей Канделарией, обозвав её похотливой старушенцией и любительницей молоденьких геев.

— Энеас Арайя вовсе не гей! — крик доньи Канделарии разносился по всему Сан Тельмо. — Это сто пудов! Он настоящий кабальеро и просто душка! Скоро он выведет меня и Стефана в свет! И, может быть, мы усыновим детей Тото, которые уже должны были вылупиться! У меня ремонт как раз закончился. Им будет где жить! А то соседи мои совсем расслабились! А ты, старая сплетница, так и будешь прозябать со своими собаками и зарастать плесенью!

Тётя Фели схватила подругу за ухо, выкрутив его до хруста. Донья Канделария, отбрыкиваясь, запустила во врага недоеденным пирожком с шампиньонами. И тётя заскулила, что её оставили без зрения. Обмотав пол лица пластырем, она клялась вызвать полицейских с дубинками.

Но донья Канделария оказалась хитрее — она исчезла вместе с вещами: двенадцатью чемоданами, ретро-комодом, любимой подушкой и мини-террариумом со Стефаном. Когда и как — никто не видел.

Перед Вирхинией и тёткой Фэр оправдываться не стала. Ей до чёртиков надоели психи, окружившие её, как саранча зелёный куст.

Но проблем добавилось — Фернанде позвонил комиссар Гальяно. Поздравив её со свадьбой, он включился в ругань:

— Короче так, Фернанда Ривас! Я даю тебе последний день, чтобы ты разобралась с личными делами. Если завтра я не увижу, что ты в комиссариате занимаешься ловлей маньяка, я тебя уволю!

— Что, ещё кого-то убили? — безразлично спросила Фэр.

— Меня! Меня каждый день общественность рвёт на куски! Столько людей умерло, а сдвигов ноль! А всё потому что кто-то забил на свою работу! Короче, чтобы завтра была в комиссариате, невеста! И без возмущений!

Фернанда уныло вздохнула, заслышав в трубке гудки. В последнее время ей всё осточертело. Её семейка, маньяк, комиссар, Джерри… Всё, всё достало! Руки опускаются. А некогда она гордилась жетоном и формой полицейского, мечтала о блестящей карьере. Но будни инспектора оказались серыми и унылыми, и она разочаровалась. Смертельно разочаровалась в мечте и главное — в себе. Ничего у неё не получается. Никогда не поймает она маньяка. Прав был Джерри, она бездарь. Он вообще частенько прав. Как она поймает неуловимого убийцу, хитрого и жестокого монстра, если не управляет даже своей жизнью? Не знает как наладить отношения с мужчиной, в которого влюбилась. Единственное, что она умеет, — вытворять глупости и злиться.

Сидя на полу, Фэр расстраивалась около часа. Сначала она хотела бежать в комиссариат и ловить маньяка немедленно. Но, не зная как, решила уволиться. Хотя… если она поднимет лапки кверху, Джерри над ней посмеётся. Что же делать?

Фернанда так устала от размышлений, что заснула на коврике у двери. И приснился ей «любимый» сон — она падала в лестничный просвет. Летела, летела, летела и так до бесконечности. Но сегодня она долетела. Впервые. Не упала. Приземлилась на ноги и, задрав голову, наблюдала, как на неё падает огромных размеров шар. Она не пыталась убежать, отойти в сторону. И, когда шарище рассыпался, Фэр накрыло миллиардом стекляшек, как гигантской волной. Ощутив резкую боль, она проснулась.

От лежания на полу у неё свело ногу. Из гостиной раздавались вопли. Спросонья Фернанда не поняла, кто там орёт. Кое-как пригладив волосы, она рванула вниз.

По холлу с криком, напоминавшим обострение в дурдоме, прыгали Вирхиния и тётя Фели — посыльный принёс им счета. Кучу счётов на оплату свадебных расходов. Тут были квитанции за банкет, за наряды, за услуги оркестра и официантов; отдельно — за напитки, отдельно — за лимузин. Грабительский счёт был за работу актёра, что играл регистратора, но ещё больше поразила сумма из салона Энеаса Арайя, где отдельным пунктом значилось: «За моральный ущерб».

— Как же так, мамусик?! — квакала Вирхиния, хватаясь за живот и сердце. — Ведь мой женишочек должен был всё оплатить! Я ничего не понимашечки!

— Зато я понимашечки, — передразнила тётя. — Твой женишочек развёл нас, как лохушек, на кучу бабла. Как говорят в сериалах: «Мы разорены!». А во всём виновата ты! — повысила голос тётя Фели, отпихнув мешавшуюся под ногами Барби. Та сердито рыкнула. — Ты затеяла эту свадьбу и это пузо, — она ткнула пальцем в ещё плоский живот Вирхинии. — Если бы ты вышла за Амадо и обрюхатилась от него, ничего бы этого не было! Жили бы себе припеваючи, вращаясь в среде банкиров, что тоже неплохо, а очень и престижно. Но тебе понадобился напомаженный артистишка, чёрт его раздери! Это был позор, о котором не написал только ленивый! А ты ещё и пустила нас по миру. Ну и доченька! Знала бы я, что такое будет, завела бы лучше кенгуру. Прыгал бы себе по дому да прыгал. Нет, приспичило дочь родить. А она вон чего вытворяет!