Сексуальная жизнь наших предков

Младшие внуки молчали, стесняясь так откровенно говорить о деньгах. Грация и две её дочери, Лукреция и Джиневра, плакали у двери на веранду. Войдя, они сразу бросились обнимать Аду – Санча и Консуэло ей только кивнули, да и то издали.

Две пожилые сестры никак не проявляли своего отношения к Армеллине, но эта регулярно вспыхивающая возмущением враждебность ощущалась всеми присутствующими: почему, спрашивается, экономка не вышла из спальни вместе остальными и не отправилась на кухню или, скажем, в холл (кому-то же нужно открывать посетителям дверь), а сидит себе у изголовья кровати, даже и не думая уступать им место? Они ведь, в конце концов, ближайшие родственницы покойного, дочери того же отца. А Лауретта? Почему Лауретта позволяет ей тут распоряжаться? Теперь, без поддержки Танкреди, прислуге быстро укажут её место. Насчёт Ады беспокоиться не стоит: блудная дочь скоро вернётся в Болонью, к любовнику, и, скорее всего, в Доноре никогда больше не появится. «Её доля наследства уже распродана бабушкой, нашей матерью, ей больше нечего требовать. Вон, взгляните, рыдает, точно срезанная лоза, – а ещё столько всего нужно сделать! Могла бы, по крайней мере, приглядеть за Барбарой, дочкой Витторио».

Между тем оставшаяся без присмотра трёхлетняя Барбара, проскользнув между отцовских ног, уже добралась до кровати и, не испытывая ни малейшего страха, а напротив, с большим интересом, разглядывала блестящие туфли покойного.

Чуть понизив голос и стараясь не размахивать руками, обе сестры и Лауретта тут же сцепились из-за выбора похоронного бюро, текста некролога для газеты, списка наиболее близких друзей, которых нужно обзвонить с трагическим известием лично, но в первую очередь – из-за того, как будут выглядеть сами похороны. Лауретта защищала выбор дяди, не раз заявлявшего, что он против религиозной церемонии, но Санча и Консуэло изо всех сил сопротивлялись такому демонстративному попранию принципов, что, по их словам, вызвало бы в городе грандиознейший скандал.

– Верил Танкреди в Бога или нет, никакого значения не имеет. Наш отец тоже говорил, что предпочёл бы гражданские похороны (ты этого, конечно, помнить не можешь, ты тогда ещё не родилась), да только мама его не слушала. Традиции нужно уважать, на карту поставлена семейная гордость. Мы же не хотим, чтобы нас считали коммунистами?

В конце концов они пришли к соглашению: краткая приходская церемония с благословением гроба, но без мессы – пусть люди думают, что погребальная служба пройдёт в Ордале.

Дино Аликандиа отвёл доктора Креспи в сторону.

– Как Вам кажется, мой шурин оставил завещание? Вы знаете, где его бумаги?

– На столе в его кабинете, я полагаю, – ответил доктор.

Ящик стола был заперт на ключ. Романо предложил воспользоваться отвёрткой. Пока они спорили, пришла Лауретта:

– Ты что, это же антикварная мебель! А ключ у меня. Что ты так скривился? Он сам отдал мне ключи от всего дома. И завещания здесь в любом случае нет.

Но обеспокоенные кузены Аликандиа и Джулио Артузи, подозревавшие, что их обделят, все равно решили проверить. В ящике лежал лист бумаги, на котором изящным, хотя и чуть старомодным дядиным почерком было написано: «Все важные документы в сейфе. Завещание хранится у нотариуса Олдани».

– О, слава богу, оно у нотариуса. Значит, всё будет по закону.

– И надлежащим образом оформлено, так что никто не сможет спрятать его или уничтожить: слишком много свидетелей.

Прибыл директор похоронного бюро. Он привёз каталог гробов и рулетку, чтобы снять мерки. Барбара, уцепившись за зелёное покрывало, следила за ним широко раскрытыми глазами.

– Подготовьтесь к перевозке в Ордале, где расположен наш семейный склеп, – велела Санча.

– Он хотел, чтобы его кремировали, а прах отвезли во Флоренцию и захоронили рядом с матерью и сестрой, – впервые подала голос Армеллина.

– Кремация? Какая ерунда! Надеюсь, он зафиксировал это желание в письменном виде? Но даже если так... Его нужно похоронить в Ордале, где лежит его отец, трое наших братьев и Инес. Куда отправимся мы и наши дети, когда придёт время!

Армеллина пожала плечами, как бы говоря: дело ваше, в конце концов это не так важно.