Сексуальная жизнь наших предков

– Ну, и там, и там выясняется, что человек, которого все считали мужчиной, на самом деле женщина, – сквозь смех выдавила Мириам. – Тоже, скажете, повезло? Начала читать из «Роланда» и тут же вспомнила: «Но вот настал тот неизбежный час...» Я, правда, знаю наизусть только самое начало, но доктор прочёл мне эту песнь полностью.

Ада, вцепившись в руль, удивлённо скосила глаза на сидящего рядом дядю Тана: за долгие годы она не раз слышала, как он декламирует разнообразные стихи, но только не те, где говорится о смерти воительницы, в честь которой назвали его сестру. Дядя молчал, на его лице играла лукавая улыбка.

Приехав в Донору, Ада высадила гостей у виллы Сперанцы Арреста и повернула к дому. Армеллина, вне себя от беспокойства, уже ждала их у ворот.

– Вы опоздали, – возмущённо воскликнула она. – К этому часу Танкреди уже должен был поужинать и лечь в постель.

– Никакого ужина, – заявил доктор, выбираясь из машины. – У меня до сих пор тяжесть в желудке. Не могла бы ты заварить мне ромашки? Боюсь, кабана мне без неё не переварить.

– Ты ел кабанину? И ты, Адита, ему позволила? Вот уж не знаю, кто из вас безответственнее, – заворчала экономка. – Может, мне позвонить доктору Креспи?

– Даже и не думай. Хорошенько высплюсь в собственной постели, и всё как рукой снимет, – отмахнулся дядя Тан.

Ада прошла на кухню. Пока экономка помогала доктору готовиться ко сну, она согрела стоявший на плите минестроне и уселась есть в одиночестве, даже не постелив скатерть. Потом поставила кипятиться воду для ромашки и, пока ждала, вымыла испачканную тарелку. Она с раннего детства запомнила эти простые действия, и теперь, в конце долгого, утомительного, но очень приятного дня, проведённого в хорошей компании, делала их автоматически, бездумно.

От горячего супа внутри разлилось тепло. Ромашка в большой бело-голубой фарфоровой чашке наконец заварилась, и Ада понесла её наверх. Доктор в полосатой шёлковой пижаме полусидел в постели, откинувшись на высокие подушки, его белые волосы были влажными и аккуратно расчёсанными, как у мальчишки в первый школьный день. В углу Армеллина приводила в порядок одежду: как раз в этот момент она чистила щёткой пиджак, уже висевший на вешалке.

Ада поставила чашку на комод.

– Ещё слишком горячая, – сказала она. – Подожди минутку, а то обожжёшься.

– А ты пока посиди здесь, хочу тебе кое-что сказать.

– Не наговорился за день? – усмехнулась Ада. – Мало тебе было послеобеденных мучений Мириам? Как у тебя ещё язык-то ворочается?

– Мириам – молодец, но незачем ревновать, все знают, что моя любимица – ты.

Ада взяла его руку и поднесла к губам:

– Не будь таким сентиментальным, дядя.

– Не буду. Но хочу тебе сказать: я рад, что теперь у вас с Джулиано все хорошо. Всегда считал, что главное в отношениях – доверие. Будешь звонить сегодня, поцелуй его от меня.

«Он ни о чём не подозревает, – подумала Ада. – А я его обманываю, и чем дальше, тем труднее будет признаться».

– Слушай, Ада, пообещай мне одну вещь, – продолжал старик. – Что бы ты обо мне ни услышала, помни, как сильно я тебя любил.

– О чём ты? Что за вздор? Что такого мне могут о тебе рассказать? Да любому, кто против тебя хоть слово скажет, я тут же нос расквашу! Ты же знаешь, какой у меня сильный удар, сам меня тренировал, – она тихонько рассмеялась, чтобы скрыть эмоции, протянула руку, словно предлагая дяде пощупать бицепс, как делала в детстве, когда он в шутку учил её боксировать, и подумала: «Он выглядит таким несчастным. Должно быть, проблемы с желудком совсем его вымотали. Или это старость, прихода которой я не заметила?»

– Адита, ты помнишь те строфы из «Освобождённого Иерусалима», которые я хотел услышать от Мириам?

– Конечно, дядя Тан. У меня прекрасная память, ты разве не помнишь? Вся в Бертранов, как говорила бабушка Ада.

– Тогда почитай мне.

Ада глубоко вздохнула. Её взгляд упал на фотографию на стене, и дядина сестра-близнец снова загадочно улыбнулась, напомнив, что эта глава в школьном учебнике называлась «Смерть Клоринды».

– Давай не будем, дядя. Не сегодня.

– Тогда я прочту, а ты послушай. И ты тоже, Армеллина.

Он сел в кровати, обхватил обеими руками чашку, словно пытаясь согреться, и, глядя на увеличенную фотографию сестры, медленно продекламировал:

Но вот настал тот неизбежный час,

Когда Клоринды жизнь должна пресечься:

Танкред ей в грудь прекрасную наносит

Удар мечом; железо входит в тело

И кровью упивается, и вся

В крови её наружная одежда.

– Хватит, старый дуралей! – перебила возникшая в изголовье, словно древняя фурия, Армеллина. Она выхватила чашку у него из рук, поднесла её ко рту властно скомандовала: – Пей молча!

Потом повернулась к Аде:

– Пожелай-ка ему спокойной ночи и ложись спать. Неудачный сегодня денёк. Лучше бы Танкреди сидел дома и не ездил ни в какое Ордале.