Сексуальная жизнь наших предков

За разговорами незаметно подошло время обеда. Ада подогнала машину и отвезла всех в расположившийся у въезда в деревню ресторан, где уже был заказан столик на пятерых. Блюда выглядели весьма аппетитно – как типичное для осени грибное меню (гордость округи), так и дичь (куропатки, кабанина, зайчатина в горшочках), и невероятное разнообразие мясной нарезки. Ада даже забеспокоилась, не ошибся ли доктор Креспи, выбрав именно это заведение, и не станет ли дяде Тану хуже от кабанов и куропаток. При активной поддержке Чечилии, которая, будучи вегетарианкой, пришла в ужас от проносимых мимо мясных блюд, она предложила дяде взять ризотто с грибами, но тот отказался:

– Ты что же, хочешь отнять у меня последнюю радость в жизни? Я столько лет не ел дичи, дай хоть попробовать!

Кабанина с каштанами оказалась выше всяких похвал, как, впрочем, и куропатки в зелёном соусе. Все, кроме Чечилии, наелись до отвала, запив обед плотным местным вином.

– Думаю, теперь тебе, дядя, было бы неплохо прогуляться, порастрясти всё то, что ты съел и выпил, – сказала наконец Ада.

Но дядя Тан вдруг осознал, что от вина его ноги стали совсем ватными, а от еды клонит в сон.

– Пойду-ка я лучше вздремну, – ответил он. – Устрою себе небольшой послеобеденный отдых, пока вы колесите по церквям.

– Прости, но я не могу тебя оставить в пустом доме. Ещё неизвестно, прогрелся ли он вообще, – возразила Ада.

– Я, пожалуй, останусь с доктором Танкреди, – предложила Мириам. – Я тоже немного устала, учитывая то, обычно за обедом ем только салат, а вина почти не пью.

– Вот взяли бы все ризотто, как я... – с лёгким злорадством проворчала Чечилия.

В особняке уже потеплело. Дядя Тан лёг на большую кровать, некогда принадлежавшую донне Аде, и племянница укрыла его меховым пледом. Мириам уселась на кушетку в ногах кровати – похоже, она хотела побыть с доктором наедине, чтобы посекретничать без свидетелей.

Ада, Геррит и Чечилия зашли в бар на площади и выпили по чашечке кофе, потом наскоро осмотрели три небольшие секуляризованные церкви с интересными росписями (хотя и не такими интересными, как в соборе) – у Чечилии были от них ключи – и сели в машину, чтобы через поля добраться до часовни Гвальбесов.

Всё это время Ада чувствовала, что несколько выпадает из разговора. Её спутники вели беседу о своём, обильно пересыпая профессиональную терминологию десятками имён, и она попросту за ними не поспевала. Чечилия объясняла, что побудило её отнести «мастера из Ордале» к флорентийским маньеристам. Она цитировала то Вазари, которого Ада в своё время читала, то какого-то неведомого Джованни Паоло Ломаццо^[73] – вернее, не ведомого Аде, потому что ван Ладинга, похоже, его знал и соглашался с Чечилией относительно интерпретации его сочинений.

Наконец они добрались до церкви. Увидев фреску с чертями и проклятыми душами в трусах, голландец от души посмеялся и окончательно утвердился в оценке творчества фра Панталео:

– Совершеннейший кошмар!

Чечилия, в свою очередь, рассказала о найденных у входа досках, которые использовали для ограждения курятника.

– В министерстве подтвердили мои подозрения: это алтарный образ конца XVI века, и на части он разрублен почти сразу после окончания росписи. Причём, судя по всему, не художником, которому могло внезапно разонравиться собственное творение: хотя очистка ещё продолжается, уже очевидно, что проявившиеся детали – очень тонкой работы. Да и в любом случае автор вряд ли стал бы уничтожать тщательно подготовленную доску (они тогда очень ценились), а написал бы что-нибудь поверх. Рука «мастера из Ордале», тут сомнений нет: скорее всего, фрагменты первоначально составляли большой образ Мадонны на престоле в окружении ангелов и святых. Но кто решил его уничтожить и почему, до сих пор загадка.

Ван Ладинга слушал очень внимательно.

– Я бы предположил, что речь идёт о ревности – история знает такие случаи. Судя по тому, что Вы, доктор, рассказали, картину могли счесть оскорбительной или, например, посчитать аморальным сам сюжет – это ведь было в самом начале контрреформации. Вам не кажется, что на первоначальном образе могла присутствовать обнажённая натура, которую сочли непристойной?

– Сомневаюсь. Фигуры, которые реставраторам удалось раскрыть, выглядят соответственно времени – в длинных одеяниях, полностью скрывающих тело, в плащах с поясами... И потом, все они выполнены в характерном змеевидном стиле, а наш мастер, если не считать груди «Мадонны Млекопитательницы», никогда не изображал наготу.

– А ты передала в министерство фрагмент с портретом Химены? – спросила Ада, не слышавшая о расследовании с июля.

– Нет, решила притвориться, что нашла его последним, когда остальная часть головоломки уже была собрана. Мне жаль с ним расставаться. К тому же это самый важный для атрибуции элемент, с которым я могу работать. Конечно, рано или поздно его придётся вернуть, но пока я предпочла бы этого не делать.

– Ну, раз уж он до сих пор здесь, покажи его синьору ван Ладинге – может, он что-нибудь придумает.