Сексуальная жизнь наших предков

Не имея в виду ничего дурного, я безоглядно и бесстыдно, сама того не понимая, преследовала его на улице, не сводя глаз со статной фигуры, или поручала кому-нибудь за ним следить. По выходным он гонял мяч в любительской команде, и я таскала на игры подруг: вместе мы обеспечивали ему сумасшедшую поддержку. И при этом ни разу не разговаривали. Я была уверена, что он витает в своих эмпиреях, даже не подозревая о моем существовании, и очень хотела с ним встретиться, да только возможность всё не представлялась.

Родители держали моих сестёр в строгости, но меня ещё считали ребёнком и не думали, что пришла пора за мной последить. Ну и потом, они же видели, как старательно я училась: «типичный ботаник», как они говорили, даже не подозревая, что мальчики тоже могут входить в сферу моих интересов. Так что я могла ходить куда хотела, лишь бы в компании подруг.

Моему брату Серджо тогда уже исполнилось восемнадцать. У него было множество друзей, они все знали меня с детства и относились соответственно – как к ребёнку, самой младшей в доме. И вот один из этих друзей, Себастьяно, как-то прознал, что я схожу с ума по «Золотым глазкам», и пообещал нас представить: «Он будет на яхте. Держись меня, я вас познакомлю».

Я всю ночь думала о нашей встрече: о чём он меня спросит и что я отвечу, чтобы он понял, какая я на самом деле, чтобы показать ему самое сокровенное, что у меня есть. Я бы читала ему стихи Леопарди и Гоццано, говорила бы с ним о Платоне и разделённых душах, которые пытаются воссоединиться, а он относился бы ко мне как к принцессе и рисковал бы ради меня жизнью, как Ланселот ради Джиневры.

Какая же дурой я была! Битком набитой иллюзиями, наивной. И крайне неосторожной.

Хочешь узнать, как мы на самом деле встретились, Адита?

Яхта была огромной. Серджо и мои подруги уселись на корме, возле штурвала, а большая часть остальных, парней и девчонок в возрасте лет двадцати, собрались в середине. Себастьяно шепнул: «Пойдём со мной», – и я проследовала за ним в сторону носа. Там, под палубой, располагалась небольшая каюта, где держали тросы, паруса, спасжилеты, свитера, пояса, штормовки и все такое. Передвигаться там можно было только на четвереньках. «Золотые глазки» уже ждал внутри – лежал, раскинув руки, на груде пропахших потом свитеров. Он был без рубашки, в одних застиранных плавках цвета хаки, с голой загорелой грудью. Я опустилась на четвереньки и поползла вперёд. Себастьяно подтолкнул меня в спину, отчего я упала на бок и оказалась прижатой к моему кумиру, буркнул: «Вот, привёл», – и ушёл.

Я не понимала, что мне говорить, и была очень смущена, хотя и не боялась, поскольку ждала «официального представления», которого Себастьяно не сделал. Конечно, я знала, как зовут того, к кому я пришла, но он-то меня не знал. Что могла сказать? «Приятно познакомиться, Мириам»? Это ему следовало начать, а потом я сразу уйду: все равно от запаха пота, перебивавшего даже вонь нафты, здесь нечем дышать.

Но он не произнёс ни слова, просто перевернул меня одной рукой, уложив на спину и прижав к себе, а другой приспустил лямку сарафана и попытался погладить грудь. Я схватила его за руку. Молча. Почему я не закричала, почему не позвала на помощь? На яхте было много людей. Слишком много. Мне стало стыдно. Я ведь сама забралась сюда, вниз, я сама хотела этой встречи. С человеком, который при ближайшем рассмотрении выглядел на свои тридцать и вонял табаком. Серджо бы меня избил – он вечно грозился, что изобьёт меня и вдобавок отправит в интернат.

Я по-прежнему думала, что смогу сама выпутаться из этой неприятной ситуации.

Но «Золотые глазки» был гораздо сильнее. Он высвободил руку, оперся на локоть, перевернулся и упал на меня сверху. Если бы на мне были шорты, ему пришлось бы немало постараться, чтобы их снять. На это ушло бы время, и он, вероятно, отказался бы от этой затеи из страха, что кто-нибудь зайдёт. Или пока он сражался бы с молнией, я нашла бы в себе силы и смелость отбиться, закричать. Но сарафан был из тонкого вельвета, трусики мгновенно соскользнули, и даже не успев ничего понять, я вдруг почувствовала боль между ног. Боль с каждой секундой становилась сильнее, а он всё не останавливался, и я заплакала, так же молча. «Золотые глазки» выругался и сполз с меня. Я резко села, но забыла про низкий потолок и, сильно ударившись головой, стала всхлипывать громче, уже не беспокоясь о том, чтобы не шуметь. Он прошипел: «Сучка!», – схватил свои плавки и ушёл.

В голове у меня крутилась только одна мысль: «Он ведь даже не знает, как меня зовут».

Понимаю, что ты хочешь сказать: что он меня изнасиловал и я должна была немедленно об этом сообщить. А я даже слова такого не знала! Но понимала, что никогда и никому не расскажу о том, что произошло, – ни друзьям, которые, конечно же, меня осудят, ни тем более посторонним.