Сексуальная жизнь наших предков

В течение всего этого долгого рассказа Ада не проронила ни слова. Ей казалось, что в 1950 году, когда ей было уже восемь, она прекрасно знала семейство Арреста, не раз навещала их в компании бабушки и ничего подобного не заметила – помнила только, как Грация плакала от обиды и преданной дружбы: ведь Мириам уехала внезапно, даже не попрощавшись. Но это были проблемы девочек постарше, а Ада, как, впрочем, и Лауретта, тогда думала только об играх.

Продолжая слушать, она мысленно сравнивала опыт Мириам со своим собственным, со спокойным открытием радостей секса в компании Фабрицио на откидных сиденьях «Джульетты-спринт». Правда, между этими случаями прошло почти десять лет, менталитет общества несколько изменился, да и ей самой было семнадцать, а не пятнадцать. Возможно, бабушка Ада, узнав о произошедшем, отреагировала бы так же, как Арреста, но дядя Тан ни за что не позволил бы ей подобной жестокости.

– Твой дядя спас мне жизнь, – сказала Мириам, глотнув воды. Она обернулась, чтобы ещё раз взглянуть в сторону кровати. – Как безмятежно он спит... Подумать только, вчера в это самое время мы с ним болтали в спальне вашего родового особняка в Ордале, я слушала, как он читает «Освобождённый Иерусалим»... Мурашки по спине от одной мысли... «Всё в том же положенье испускает / Последний вздох и кажется уснувшей». Смотри, действительно «кажется уснувшим». Интересно, слышит ли он нас? Если верить некоторым религиям, душе нужно ещё два-три дня, чтобы окончательно покинуть тело.

– Кто знает... – пожала плачами Ада. – Может, именно поэтому Армеллина и не оставляет его ни на минуту.

Они помолчали, потом Мириам возобновила свой рассказ:

– Твой дядя принял нас после ужина, как просил отец, чтобы никто не видел меня на улице с этим огромным животом, ведь всем рассказали, что я уехала учиться на Север.

Когда мы, я, отец и мама, вошли в кабинет, твоему дяде достаточно было одного взгляда, чтобы все понять.

– Боюсь, уже слишком поздно, – тут же сказал он. – И я в любом случае такими вещами занимаюсь весьма неохотно.

– Доктор, если Вы не поможете, мы погибли. Все мы, а не только эта мерзавка, – сказал отец.

– Вы погубили себя своими же собственными руками, – ответил доктор, указывая на мои избитые ноги: отец старался не бить меня пряжкой по лицу, но тогда мы, девочки, даже зимой носили короткие носки, а надеть на меня чулки они не додумались. – И после всего, что вы натворили, вы смеете обращаться ко мне за помощью? Мне придётся на вас донести, – сурово сказал он.

Отец знал, что доктор этого не сделает: у нас было множество влиятельных друзей, к тому же все без исключения отцы семейств в Доноре признали бы его правоту и одобрили бы ремень. Но ему нужна была помощь твоего дяди, поэтому отец просто склонил голову и пробурчал:

– Просто постарайтесь нас понять.

Доктор проигнорировал его и обернулся ко мне:

– Я должен тебя осмотреть. Ты согласна?

Что я могла ответить? Только кивнула: мол, да. Мы пошли в смотровую, мама двинулась было следом.

– Нет, – сказал твой дядя. – Только Мириам. Боитесь, что ей причинят боль, синьора? Большую, чем вы уже причинили?

Когда мы остались одни, он закрыл дверь.

– Чего бы ты сама хотела?

Я расплакалась. Он обнял меня и стал гладить по голове:

– Ничего, не волнуйся, что-нибудь придумаем, – потом отвёл к раковине и умыл лицо холодной водой. – Прости, но теперь мне нужно тебя осмотреть.

Быстро и очень деликатно проведя осмотр, доктор помог мне одеться.

– Для меня здесь работы нет, – уверенно сказал он. – Если вмешаюсь, рискую тебя убить, так что придётся ещё немного потерпеть. А уж родить я тебе помогу.

И тут у меня наконец хватило смелости сказать то, о чём я думала каждый день, каждый час, каждую секунду с тех пор, как поняла, что беременна:

– Я не хочу.

– Ладно. Но пусть это будет твоим решением. А чтобы решить, ты должна быть жива и здорова. Ты ведь это понимаешь, правда?

Я снова кивнула: да.

– Итак, для начала: ты предпочла бы вернуться домой с родителями, а потом подумать, что будешь делать, или остаться здесь? За тобой присмотрит Армеллина, ты её знаешь. Можешь обосноваться на пару дней, а потом посмотрим.

– А донна Ада? – в ужасе спросила я.

– Донна Ада будет молчать. Она боится молвы и не хочет погубить твоего отца.

В общем, Адита, я решила остаться и с тех пор больше не видела родителей. Думаю, для них это стало большим облегчением. И для меня. Кто-то может сказать, что я плохая дочь, но мне плевать.