Сексуальная жизнь наших предков

Как и предсказывала Консуэло, воздать дань памяти доктору пришло невероятное количество людей – чуть ли не весь город: друзья семьи и его собственные; дамы из высшего света и скромные домохозяйки, бывшие его пациентками; ставшие уже взрослыми дети, чьих матерей Танкреди Бертран как по волшебству излечил от бесплодия. Сестры и племянники вернулись в полном составе и теперь принимали соболезнования. Армеллина позволила себе лишь на несколько секунд оставить свой пост и отойти в ванную, но лишь после того, как доктор Креспи занял её место рядом с покойным. Ада, которая, слушая рассказ Мириам, так ни на минуту и не сомкнула глаз, теперь мучилась приступом мигрени. У неё болели шея и плечи: мышцы сводило до полного одеревенения. Она знала, что, непричёсанная, в мятом платье и без макияжа, разительно отличается от Лауретты, вернувшейся в новом брючном костюме с идеально заглаженными складками, хотя тот, в котором она была утром, был столь же безупречным. Вместе с тётей Консуэло кузина немедленно организовала в большом холле виллы столик, за которым две горничные, Виктория и Аурелия, в накрахмаленных фартуках поверх розовых туник разливали горячий чай и прохладительные напитки для гостей, слишком многочисленных, чтобы поместиться в спальне, где сотрудники похоронного бюро, прикрыв окно, поставили-таки две свечи. Посетители проходили туда для быстрого прощания с покойным, выражали соболезнования родственникам и возвращались в холл, чтобы пообщаться с остальными, создавая гул, с каждой секундой становившийся для Ады всё более и более невыносимым.

Лео пришёл в сопровождении Чечилии, которая никак не хотела верить, что благородный старец, накануне осыпавший её столькими комплиментами, мог той же ночью внезапно скончаться.

– Мы ненадолго, – извинился Лео после неловкого соболезнования. – Нужно отвезти Чечилию в аэропорт, рейс в девять.

– Улетаешь? Куда? – недоуменно переспросила Ада.

– В Голландию, – ответила Чечилия. – Ты разве не помнишь? Мы же говорили об этом только вчера. К счастью, удалось достать билет. Пересадка в Милане, в Амстердаме буду к полуночи. Секретарь ван Ладинги меня встретит и отвезёт в гостиницу. Твой друг невероятно предусмотрителен.

Сам ван Ладинга приехал незадолго до ужина. Он был единственным, кто подошёл прямо к Армеллине и обнял её, не обратив внимания на остальных, включая тётю Санчу и тётю Консуэло. С другой стороны, их никто не представил, так что голландец не мог знать, кем они приходятся покойному. Ада была благодарна ему, но к этому моменту её мигрень стала настолько мучительной, что она не могла связать двух слов и к тому же чувствовала подкатывающую тошноту. Доктор Креспи, заметив это, взял её за руку.

– Адита, сейчас же иди в свою комнату, здесь слишком много людей. Ты же не хочешь упасть в обморок? Я буквально через минуту встану и помогу тебе пробраться через толпу. Держи вот это, увидишь, головную боль как рукой снимет. И поспи немного, если сможешь.

– Я не хочу оставлять дядю.

– Он ведь не один, сама видишь. Армеллина просидит с ним всю ночь: эта женщина крепче и надёжнее скалы. Но тебе нужно поспать хотя бы пару часов. Обещаю, что разбужу тебя до одиннадцати.

Ада нехотя подчинилась, ушла в свою комнату и умылась холодной водой. Лекарство, которое дал ей Креспи, не помогало, но она промолчала и не стала расстраивать доктора, а только, оставшись одна, как была, одетая, забралась в постель, сбросила туфли и накрылась одеялом. Голова кружилась, словно в десятибалльный шторм, и Ада старалась не двигаться. «Похоже, миозит», – думала она, чувствуя, как болезненно напряжена шея. Перенервничала и слишком долго просидела в кресле с жёсткой спинкой. А может, дело в беспробудной тоске, отчаянии, ощущении одиночества и собственной беспомощности, потерянности, невозможности найти в себе силы жить дальше. Из-за этой душевной неуспокоенности боль становилась только острее, не позволяя забыться. Но Ада так устала, что всё же задремала. Сквозь сон она вспоминала множество вещей, о которых хотела рассказать дяде, да так и не рассказала, советов, которых так и не попросила и которые теперь казались ей совершенно необходимыми, анекдотов, которые заставили бы его улыбнуться, раскаивалась в том, что обманывала его насчёт Джулиано. Огромная вилла, где она прожила больше двадцати лет, казалась Аде чужой, враждебной. Но и в Болонье у неё не было ни дома, ни того, кто встречал бы её вечерами, а когда она уезжала, ждал бы телефонного звонка и скорейшего возвращения.

«Надо предупредить Дарию», – подумала она, не ожидая, впрочем, что подруга приедет на похороны, в последний момент всеми правдами и неправдами достав билет в Донору. Но хотя бы немного поболтать, выговориться, услышать слова утешения или, может, ставшую уже привычной ругань: «Кончай ныть, тряпка!».